— Можно мне пойти посмотреть поближе вон на того, с усиками? С бригадиром стоит...
Я как-то не обратил внимания на усики мужчины в свитере.
— Можно. Попросите прикурить у бригадира.
Я видел, как Амурский подошел к бригадиру, прикурил у него папиросу и вступил в разговор. К этому времени рабочие уже начали расходиться. Амурский должен был вернуться и доложить, опознал он его или нет, а он отослал Семена Павловича к нам, сам оживленно беседовал с мужчиной в свитере.
— Кто он? — спросил я бригадира.
— Тот, с усиками? Да белая кость.
— Почему белая кость?
— Так окрестили его рабочие. Инженер с шахты...
— Деев его фамилия? — пришлось напомнить бригадиру.
— Кажется, Деев.
— Идите к нему и займите его деловым разговором, пока мы тут посовещаемся.
— Есть, — по-военному ответил бывший старшина.
Как только бригадир вернулся к Дееву, Амурский сразу направился к нам. Вошел взволнованный, уставился на меня так, словно в чем-то меня подозревал и ждал признания. Не сказав ни слова, закурил.
— Арестуете его? — спросил он через некоторое время.
— Если он, задержим. Говорите, что вас смущает?
— Да так, ничего. Чувствую себя как-то скверно.
— Жаль стало, Викентий Петрович?..
— Ладно, не будем разводить сантиментов. Это он... Задерживайте, промашки не будет.
Мы пошли с Корольковым к бригадиру и Дееву и пригласили их зайти в контору для разрешения «одного вопроса».
— Прошу предъявить документы, — сказал я Дееву.
Он сразу все понял, побледнел, зашарил в карманах трясущимися руками, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации.
— Оставил, наверное, в машине, в портфеле, — скрывая волнение, заикаясь, сказал Деев. — Я сейчас, мигом принесу. — И метнулся к двери. Но ему преградил дорогу Корольков.
— Сядьте, не торопитесь, — указал я ему на место.
Растерянный Деев послушно опустился на скамейку.
Бригадир быстро принес портфель из машины, в котором мы не обнаружили никаких документов. Только в потрепанной книжке новелл Ги де Мопассана лежало командировочное удостоверение. Деев не переставал искать документы в карманах. Я предложил ему все содержимое из них выложить на стол. Кроме потертой записной книжки и перочинного ножа, у него при себе ничего не оказалось.
— Можно мне задать ему вопрос? — спросил Амурский.
— Задавайте.
Я листал записную книжку, из которой выпадали листочки, испещренные разными пометками, и прислушивался к вопросам Амурского.
— Помнишь меня?
Деев посмотрел на Амурского туманным взглядом и ничего не ответил. Вряд ли он мог его помнить, а если и помнил, то ожидать признания в этой обстановке не следовало.
— В одной камере сидели в тюрьме в Тарту. Неужто забыл?
— Товарищ бригадир, — приходил в себя Деев, — зачем меня сюда позвали? Кто эти люди?
— А вы кто? — спросил я его, продолжая рассматривать не совсем разборчивые записи.
Деев молчал. А я продолжал листать записную книжку. Мне хотелось найти в ней адрес или какие-то пометки, относящиеся к Шляхиной. Ее фамилия на листке с буквой «Ш» не значилась, но зато было записано: «Борок, Аня». Это уже что-то значило! Все сомнения у меня рассеялись. Я даже мысленно улыбнулся при виде этой короткой записи.
— Мы вас задерживаем, Деверев, — объявил я ему, — для выяснения личности. Обыскать! — Это уже Королькову.
Тот обыскал задержанного, но в протокол, кроме записной книжки, ножа, командировочного удостоверения, ста рублей и содержимого портфеля — книги, полотенца и прочих дорожных принадлежностей, записывать было нечего. «Так вот ты какой, Кнехт», — хотелось мне ему сказать, но я промолчал.
Надо было собираться в обратный путь.
— Все сошлось? — улучив удобный момент, шепотом спросил меня Корольков.
— Сошлось. Доказательств больше чем достаточно.
— А мне, наверное, влетит, — сказал озабоченно Корольков.
— За что?
— Ну как же. Три года сидел он у меня под носом, и я ничего не знал.
— А кто знал? Пожалуйста, не переживай. Я поговорю с твоим начальством. Думаю, что они все поймут. Спасибо тебе за помощь.
— Можно еще вопрос ему задать? — не унимался Амурский.
— Наверное достаточно.
— Один, больше не буду.