— Затея с Малогутием — это затея больше казаков, чем наша. Лебедев действовал по их поручению, — уточнил Кретов.
— Мне кажется, что вы не совсем понимаете наше положение. Его трудно отсюда представить. Иначе, как понять, что вы посылаете к нам людей, а они не являются, дают о себе знать через сомнительных лиц? Так недалеко и до провала, — возмущался Гуляев. — У нас раздаются голоса: не лучше ли слушать только атаманов Улагая и Вдовенко?.. Должен сказать, что авторитет эмиграции в России падает, вера в то, что там остались люди, способные возродить Россию, становится все меньше. Это и заставило меня приехать к вам, Николай Петрович...
— Николай Васильевич, — перебил Погорский, — из ваших слов я заключаю, что у вас существует недовольство и даже озлобление на меня лично.
— Нет, Николай Петрович, не к вам лично как к человеку, а как к одному из руководителей.
— Я не вижу моей вины, из-за которой вы так резко наступаете на нас, — сказал Погорский. — Даже Бабич и тот был более сдержан.
— Хуже того, наши люди убеждены, что вы считаете нас шпионской организацией, которая не успевает выполнять ваши задания. А мы считаем себя политической организацией. Бабич привез от вас двенадцать пунктов задания. Вы связались еще и с англичанами, которые, как мне сказали, обещают платить больше, чем Жоссе, и уже даете задание по Туркестану, не спрашивая, сможем ли мы его выполнить, есть ли у нас для этого средства.
— Как же так? — сразу вмешался Кретов. — Ведь я дал слово англичанам, что они получат материалы. Под мое обещание они ассигновали в течение трех месяцев по семьдесят пять фунтов. Николай Васильевич, вы ставите меня в неловкое положение. Они мне доверяют, верят нам — и вдруг... Вы же знаете, что значит слово офицера.
— Сергей Николаевич, вы беспокоитесь, чтобы не подорвать свой авторитет среди англичан, а мне кажется, что в первую голову нужно побеспокоиться о сохранении своего авторитета среди нас.
— Не перебивайте, Сергей Николаевич, — осадил Погорский Кретова. — Я вас слушаю. Продолжайте, Николай Васильевич.
Временами он присаживался, делал пометки в своем блокноте, что-то подчеркивал, крутил головой, снова вскакивал и ходил по комнате.
— Мы считаем лавирование между французами и англичанами опасной игрой, сидением на двух стульях... Они зажмут нас, и мы превратимся из политической организации в шпионскую. Выгодно ли это для нашего общего дела? И еще один вопрос, если позволите. Учитывая трудности подпольной работы в России, мы считаем неправильным ориентироваться на вербовку людей в члены ордена. До связи с вами мы работали, не зная ни о каких орденах. Орден, конечно, есть нечто целое, придающее вид официальности, но, поверьте, в том, что один является членом ордена, а другой нет, никакой разницы не вижу. Скажу больше: есть люди, которые считают совершенно лишним вступать в члены ордена. Это их пугает.
— Вербовка в орден является необходимой, так как она выявляет количество кадров для будущих действий, на которые великий князь может опереться. Я как представитель зарубежного центра и член этого ордена должен вести учет наших сил. Притом я не понимаю одного: как это вы позволяете какие-то толки и критику наших действий? Вы должны проводить строгую дисциплину. Вы говорите, что после доклада Бабича у вас поднялась буря. А это недопустимо. Я требую полного повиновения уставу ордена.
— Господин полковник, мы подчиняемся уставу ордена. Но он написан не только для нас, а и для вас. Если я не ошибаюсь, там есть пункт десять, который гласит, что «если начальник не выполняет своих обещаний и его действия направлены во вред ордену, то его члены могут обжаловать действия перед собором». Соберите собор здесь, в Константинополе, и я обжалую ваши действия по разрушению нашей подпольной организации на Северном Кавказе. Мы можем найти более реальные зарубежные центры, с которыми будем работать.
Погорский сильно волновался, на лбу у него появились крупные синие жилки, которые все больше набухали.
— Из всего услышанного я пришел к заключению, что организация уполномочила вас передать нам ультиматум. Так? — спросил Погорский.
— Николай Петрович, меня направили для переговоров с вами, но если мы не договоримся, прошу разрешить мне выехать в Париж для непосредственной связи с великим князем. Кроме того, у нас много сторонников Улагая. С ним надо встретиться.
— Как вы думаете добраться до Парижа? — спросил Погорский.
— Жоссе обещал все устроить. По моей просьбе он связался с Вдовенко в Сербии. Тот передал, чтобы по всем вопросам я обращался к Улагаю.