Малогутий куда больше знал о «Круге», но также надеялся, что кто-нибудь из уцелевших обрадуется его появлению на Кубани и присоединится к нему.
В тот момент, когда хозяйка пивной меняла им бутылки, в дальний угол прошла новая пара — жирный турок в феске и красивая женщина, по виду из эмигранток.
— Лидия Павловна? Не может быть! — привстал Малогутий и горящими глазами показал Лебедеву на вошедших. — Вы узнали ее?
— Лидию Павловну? Как же, как же, знаю. Жена полковника-артиллериста. Он служил в Добровольческой армии. Слава богу, выбрался из Новороссийска со своей прелестной супругой. Знаю, знаю, — с каким-то странным спокойствием кивал полковник.
В Константинополе, где скопилась масса разного люда, бежавшего из революционной России, надо было добывать деньги на жизнь, на пропитание. На турецком берегу, в большом разноязыком городе, где все испокон веков покупалось и продавалось, надо было иметь особые качества, чтобы не утонуть в водовороте бурлящих людских приливов.
Лидии Павловне пришлось поступиться некоторыми своими представлениями и вкусами. Она придерживалась изысканной офицерской публики, но раздумывать долго не пришлось. Довольно скромный номер дешевой гостиницы, который она занимала, требовали освободить. Муж ничего не мог ей предложить, кроме лагеря русского воинства, в котором он жил. Из ценностей, что они привезли из России, почти ничего не осталось.
— Я не могу здесь оставаться и видеть, как она продает себя! — сказал подъесаул Малогутий. — Представьте — мой идеал продает себя... Понимаете, полковник, до чего мы дошли, до чего мы довели наших дам. Я ей ничего не могу дать, но и видеть ее не могу.
— Этот офицер-турок устроил ее в ресторан «Чершикоку» с условием, что она будет выполнять обязанности агента турецкой полиции, ну и... — полковник выразительно прищелкнул пальцами. — Она ведь немного изъяснялась на турецком языке. Научилась в Ялте, у родственников, где подолгу жила в окружении богатого общества, меняя свои модные туалеты.
— Вы мне скажите, полковник: как же она, сойдясь с турком, продолжает жить с мужем? Он ведь знает о ее связи. Какой же он жалкий, этот дворянин... Это мы с вами довели женщин до такого падения. Турки пользуются этим. Я бы на месте мужа застрелился.
Полковник Лебедев, бывший порученец Врангеля, пил пиво и молчал, окуривая себя прозрачным дымком. Теперь он, умело лавируя между монархистами и казачьими атаманами, старался укрепить свои связи с французской разведкой в Константинополе, так как от нее он получал хотя и небольшие, но реальные деньги. Присматривался к жизни в Константинополе, кое-что знал и делился с Малогутием, предлагая ему держаться теперь подальше от таких «баб», как Лидия Павловна.
— Вы мне об этом не говорите. Не хочу слышать. С меня достаточно. Я отправляюсь к зеленым в их берлоги в горах и оттуда буду совершать набеги на большевиков. Я хочу им отомстить за Лидию Павловну, — громким шепотом сказал подвыпивший подъесаул.
— Мстить надо за Россию.
— Господин полковник, извините, но вы ничего не поняли. Лида — это Россия!
— Может быть, может быть, но... — Тут Лебедев, сославшись на слова какого-то эмигранта Гаспринского, сказал Малогутию, что Лидия Павловна активно используется контрразведкой, и не только турками, но и русской колонией в Константинополе.
— Гаспринский все знает, — сказал Малогутий. — Плут он... Турки что? Здесь крепко окопались наши союзники — французы и англичане. Да и немцы на берегах Босфора всегда были, как дома. Вот они, как я понимаю, тоже будут охотиться за русскими.
— Виновата, братец, во всем, что произошло в России, русская литература. Она долго готовила все то, что мы сейчас здесь пожинаем, — после небольшой паузы сказал Лебедев.
— Точнее?.. Я как-то об этом не имел случая подумать.
— Изволь! Тургенев, граф Толстой, Чехов, Горький и другие, помельче, блестяще изображали пороки людей нашего общества. Пороки, а не положительные стороны. Они все сделали, чтобы обнажить эти пороки, выставить их перед русским народом напоказ. Если им поверить, то выходит, что у нас с тобой в государстве Российском ничего хорошего и не было. Что ни книжный герой, то с изъяном, пессимист или нигилист, никчемный человек, прожигающий жизнь. Такая вот литература подготовила русскую революцию.
— Революцию подготовили большевики, — выслушав довольно пространные рассуждения собеседника, упрямо сказал Малогутий.
— Большевики лишь умело воспользовались настроениями тех, кого подготовила литература. Да и сам большевик зародился где-то на ее страницах. Можно сказать, он — воспитанник русской литературы. С другой стороны, литература воспитала безвольного русского интеллигента-нигилиста, не знающего, чего он хочет. Много рассуждавшего о чести и долге, вздыхающего, но не сумевшего защитить себя! Почитай произведения наших писателей, и на тебя нападет такая беспросветная тоска, что ты будешь как в мареве! Нет уж...