— Не волнуйтесь, ваши надежды с одной стороны и ваши опасения с другой совершенно напрасны.
Вспомним, что такое Чрезвычайная комиссия? Само ее название говорит, что она — орган чрезвычайный, то есть вызванный к жизни чрезвычайными обстоятельствами момента. Этот момент и характеризовался нашей революционной борьбой, требовавшей для своего подкрепления и ограждения своих интересов некие чрезвычайные, временные органы. Таким-то органом и являлась ВЧК и ее отделения на местах.
Время чрезвычайных мер прошло. Надолго ли — не знаем, но сейчас наша Республика вступила в полосу мирного строительства. Мы накануне официального признания нас европейскими и внеевропейскими державами. Власть Советов настолько укрепилась, что сейчас никто серьезно не помышляет о возможности ее гибели.
Следовательно, сама по себе отпадает необходимость в чрезвычайных мерах, а значит, и в чрезвычайных органах, практиковавших эти меры.
Постановлением ВЦИК все функции ВЧК и ее органов переданы организуемому при Наркомвнуделе Госполитуправлению, под личным председательством наркома внутренних дел.
Достаточно напомнить, что народным комиссаром внутренних дел является тов. Дзержинский, чтобы быть спокойным, что наблюдение и руководство новым органом, заменяющим отныне ВЧК, возложено на лицо, умеющее как следует соблюдать и охранять интересы трудящихся от замыслов их тайных и явных врагов.
Могут ли при таких условиях торжествовать враги рабочих и крестьян, следует ли опасаться поэтому друзьям трудящихся?
Конечно, нет!
ВЧК и ее органы упраздняются, но не упраздняется решимость, необходимая в устранении злых умыслов и козней наших врагов.
Борьба возложена на новый аппарат, который — и в этом уверены все трудящиеся — сумеет с таким же рвением и самопожертвованием, как ВЧК со своими отделами, вести ее и выходить победителем».
— Ну как? — спросил Смиренин.
— Убедительно.
— Вашей подготовкой будет заниматься товарищ Крикун. Он побывал в Константинополе, знает линию борьбы с бандитами, в этом вы, наверное, убедились. Что еще о нем добавить? — посмотрел Смиренин на молчавшего и несколько смущенного Крикуна. — Сам из казаков, может договориться с любым казаком. Знает все стременные и закурганные…
9
Гуляева поселили у одного надежного станичника и запретили ему показываться в отделе. Андрей Крикун приносил ему в хату материалы, с которыми тот должен был знакомиться в порядке подготовки к командировке за границу.
— Читай, тут много полезного, — передавая папку с бумагами, говорил Крикун. — А потом товарищ Васвас велел организовать беседу с одним беляком, вернувшимся оттуда. Сейчас многие возвращаются, и среди них попадается притаившаяся контра.
— Кто велел? Я что-то не понял.
— Товарищ Васвас! Кратко, по-революционному, и — контра сразу не допрет, что это начальник ЧК. Он не обижается.
— А меня тоже окрестили?
— Само собой, Гуля-оглы Гули.
— Довольно точно, — рассмеялся Николай Васильевич. — Я могу быть, когда нужно, и Гуляевым и Гулиевым. Смотря по обстоятельствам.
— Так мы это и учитывали, товарищ Гуля-оглы Гули.
Гуляев раскрыл папку и начал читать собственноручное заявление бывшего врангелевского офицера, поручика Кривобокова, вернувшегося недавно из Константинополя в Новороссийск.
«…После окончательного поражения белых в Крыму в октябре 1920 года я, как офицер, служивший во врангелевских частях, из боязни суровой ответственности за свои действия перед Советским правительством эвакуировался из г. Феодосии на пароходе «Владимир» в Константинополь, а потом прибыл на остров Лемнос. Туда были перевезены многие кубанцы.
Прежде, во время гражданской войны, как-то не было времени дать себе отчет в своих действиях и прийти к какому-нибудь решению относительно своей роли в междоусобице. Мои политические убеждения явно расходились с тем, что проводилось в жизнь главковерхами белой армии, и с тем, к чему они стремились.
Если же временами и задумывался о происходящем и о перспективах будущего, появлялось сознание о преступной деятельности или закрадывались в душу сомнения в конечность победы над русским народом, так как Красная Армия была именно — весь русский народ. Такие мысли возникли у меня уже в начале гражданской войны, но у многих была надежда на победу над большевиками, и я плелся за ними.