— Старое, каким оно было, вернуть нельзя. Его надо забыть. А вот при падении большевиков выдвигать на пост военного диктатора, временно конечно…
Урумов довольно холодно распрощался с казаками. От беседы с ними он испытал разочарование. Казаки, даже участники подполья, были не такими, как он думал.
Из Славянской Урумов с Гуляевым направились в Пятигорск к терским казакам. Остановились они в городе, в гостинице. Вечером поочередно к нему в номер с большими предосторожностями заходили «члены подпольной организации». Их было пять человек. Один из пяти — бывший вахмистр, терец. Жил ранее в станице Прохладной. Урумова он заинтересовал тем, что проживал недалеко от Осетии. Полковник набросился на него с расспросами об осетинах, но тот ничего интересного не мог ему сказать. В Осетии он не был.
«Туго соображает, мало развитой», — таково было мнение полковника о вахмистре, которое он высказал Гуляеву. Николай пожал плечами и сказал, что в организации он полезный человек и что такие люди тоже очень нужны. Урумов согласился и добавил: «Они бывают добрыми рубаками».
Войсковой старшина из Георгиевской высказал Урумову свое полное разочарование в эмигрантском антисоветском движении и ничего хорошего впредь от него не ждал. Даже сказал, что, по его мнению, большевиков не удастся свергнуть. Он допытывался у Урумова, что он лично получит в случае падения Советской власти, причем хотел знать совершенно точно. Урумов не был готов к ответу, а войсковой старшина настаивал, как ему возместят все то, что он потерял во время службы в армии Деникина.
— При падении Советской власти вы будете иметь возможность занять соответствующее положение. Это все, что могу вам обещать.
— А какое, господин полковник? — уточнял войсковой старшина. — Я же должен знать. И хочу знать точно, раз я рискую заплатить за то положение жизнью!
— Видите ли, об этом трудно сейчас конкретно говорить. Уверен, что мы не забудем вас. Все чины получат по заслугам. Об этом позаботится великий князь Николай Николаевич.
— А я против него, к сожалению.
— Вот как. Почему же?
— Он был груб с офицерами.
— Полно! Перейдем лучше к делу. Какая у вас сила? Насколько реальна поддержка вашей организации населением?
— Десять процентов нас поддерживают, — не задумываясь, ответил «станичник» и с тревогой посмотрел на Гуляева, не перехватил ли. Тот не опроверг и не поддержал ответ.
Про себя Урумов сделал вывод, что организация, с членами которой он беседовал в Пятигорске, слабая и совершенно неспособная к активным действиям против Советской власти. Ее цели не совсем ясны. Террор организация отвергала, агитацией не занималась и прокламаций не распространяла. Сложилось мнение, что она глубоко законспирирована и целей своих не раскрывает перед каждым встречным, охватывает зато весь Дон, Кубань, Терек, и основная ее деятельность сводится к ожиданию падения Советской власти и к подготовке своих членов к последнему этапу, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Оставалось сообщить Улагаю о своих впечатлениях и побывать в вооруженных отрядах в горах, а потом уже возвращаться для доклада во Францию.
Улагай разрешил Урумову направить ему на подставной адрес не более двух зашифрованных сообщений. В одном из них Урумов кратко сообщил о необходимости помочь организации, о настроениях ее членов. При этом не удержался и подчеркнул, что из всех наблюдений и разговоров он вынес уверенность — генерал Улагай пользуется у членов подпольной организации большим уважением, и на него надеются здесь как на руководителя.
Операция чекистов с полковником Урумовым развивалась успешно, однако в самый последний момент, когда он уже собрался возвратиться во Францию, его пришлось задержать.
«…Приехал я нелегально в Россию в конце мая на французском пароходе, — писал он в собственноручных показаниях, — устроил меня и моего спутника, молодого человека, члена подпольной организации в России, на этот пароход комендант эмигрантского лагеря в Марселе Бек, с которым я был очень хорошо знаком. С ним также был знаком и генерал Улагай. Он с Беком переговорил о том, что надо двоих нелегально перебросить в Россию и устроить на идущий туда пароход. У Бека были знакомства среди французской полиции, и он, желая помочь нашему делу, заручился ее содействием. Нам помогли пройти на пароход без выездных французских документов. Бек знал о цели моей поездки. Познакомившись с организацией в России, я решил снова уехать во Францию, имея, с одной стороны, целью проинформировать генерала Улагая об организации и ее состоянии, а с другой, надеясь получить от него за поездку деньги. Для нелегальной переброски меня из России за границу со мной выехал в Феодосию тот самый молодой человек, с которым я приехал из Франции, и еще некий Андрей из станицы Васюринской. В Феодосии они сговорились с одним греком из экипажа греческого парохода, направляющегося в Константинополь. Этот грек обязался устроить меня на пароход, чтобы я мог нелегально выехать. Я прошел на пароход, и грек спрятал меня в трюме. Там я просидел много часов, но так как отход парохода почему-то задерживался и в трюме было очень жарко, а кроме того, страшно хотелось пить, то я не выдержал и сошел на берег. На берегу я очутился без документов. Денег у меня русских не было, а были лишь четыре английских фунта и десять долларов, которые я получил на расходы во Франции. Я стал разыскивать упомянутых молодых людей, с которыми приехал в Феодосию, но найти мне их не удалось. Оставаться в Феодосии было опасно. Я не знал, как поведет себя грек. На пристани был задержан пограничниками и арестован. Я сказал, что работаю на греческом судне. Пригласили капитана и того грека, который меня прятал, но они оба заявили, что меня не знают. Перед этой попыткой отправиться опять за границу я получил от членов организации буханку хлеба, в которой было письмо организации к генералу Улагаю. Этот хлеб остался на греческом пароходе».