— Откровенно, я обрадовался, что не встретился с Бересневым. Меньше риска попасть в руки ЧК.
— Это потом, — перебил его Крикун. — Дальше…
— Я отправил связь в Константинополь о том, что Береснева не нашел.
— А другие задания?
— Доносил, что выполняю. А что я еще мог доложить?
— Потом все расскажешь, что и как выполнял. А сейчас, что за связь отправил в Константинополь?
— В Константинополе Намитоков меня обучил шифрам на основе первой и пятой глав из «Евгения Онегина» и стихотворения «Утопленник». Эти вещи я знаю наизусть, нетрудно их достать, и они не вызывают никаких подозрений, если бы их кто-то даже увидел у меня. Зашифрованный текст записывался в виде дроби.
— Через кого отправил зашифрованное донесение?
— Я отослал в Батум, директору гимназии Кикнадзе, а он, видимо, должен направить дальше, как я полагаю, через курьера на иностранных судах.
— Береснев тоже в этот адрес направлял сообщения?
— Не могу знать. Я должен был ему передать, чтобы он позаботился о собственной связи через Новороссийск и Туапсе.
Гуляев листал потрепанную книгу — пятый том Полного собрания сочинений Леонида Андреева, изъятую у Мацкова при обыске, пробегал страницы, искал пометки, закладки…
— Тоже для зашифровки? — спросил он, показывая книгу.
— Нет, это мы с Ольгой Петровной на досуге «Сашку Жигулева» читали.
— Когда же ты успел найти Ольгу? — поинтересовался Крикун.
— С ней я встречался еще до отъезда за границу, когда разыскивал Феськова. Она его родственница.
— Зачем понадобился тебе Феськов?
— Генерал Букретов приказал мне найти Феськова и поступить в его распоряжение.
— Нашел?
— К тому времени он был уже арестован.
— Кто тебе сказал?
— Ольга Петровна.
Крикун и Гуляев переглянулись. Мацков пожалел, что назвал Ольгу, насторожился, предчувствуя, что с ней будет разговор.
— Ольгу Петровну вы не трогайте, — сказал он угрожающе, изображая из себя заступника слабого пола. — Она женщина горькой судьбы. Первый муж умер от туберкулеза, и я не жилец. Она ничего не знает.
— Какие еще получил задания? — продолжал допрос Крикун.
— Я сказал все.
— Так уж и все? Купил мельницу, потом лесопилку. Зачем они тебе понадобились? Карася нанял в батраки и убрал, а жинка его плаче. По ночам в Павловской засиживался с бывшими офицерами. Яки таки дела решали? Давай рассказывай.
Мацков уходил от ответов на эти вопросы, пытаясь все свести к тому, что время убивали за игрой в карты. Крикун не соглашался с ним, намекая на то, что все участники сборищ известны и играть в карты можно было с открытыми дверьми, вместе с хозяйкой. Это заставило Мацкова-Кривенко заговорить о том, что реально действующих подпольных групп, которые предлагалось ему организовать, создать не удалось, хотя разговор об этом он вел.
Что касается мельницы, то купил с компаньоном, чтобы как-то прокормиться в тяжелое, голодное время, но не смог объяснить, откуда взял деньги на покупку, и очень неохотно говорил о Карасе. Из показаний выходило, что послал он Карася продать муку и тот больше не вернулся.
— Куда послал Карася? — снова спросил Крикун, нащупав уязвимое место в показаниях Мацкова.
— Я сказал.
— А сам чего смотался из Павловской? Ото, Карась рассказал, шо был в ЧК, и его решили убрать, шоб не узнали, кому муку носыв. Так?
— Зачем спрашиваете, если все знаете? — нервничал Мацков.
— Значит, так, — подводил итог первому допросу Крикун, — приехал к нам тайком, под другой фамилией, с револьвером в кармане, понятно, чтоб стрелять большевиков и всех, кто попадется на дороге, смутой заражать казаков, подбивать их против пролетарской власти, бандитам помогать и сообщать шифром своим господам-буржуям за границу. На первый раз хватит, — решил усталый Крикун. — Подписывай протокол.
Чекистам предстояла большая, нелегкая работа по расследованию дела Мацкова-Зимина-Кривенко, но главное уже было сделано — тот неизвестный, который, выполняя задание контрреволюции, мог причинить много зла на кубанской земле, был обезврежен.
Все реже и реже на горных тропах и в плавнях раздавались бандитские выстрелы, разносившиеся тревожным эхом в округе.
В станицах и на хуторах уже не полыхали по ночам пожары, не рыскали с обрезами бандиты, установилась тишина. Станичники пахали поля, сеяли и убирали урожай без винтовок за плечами. Все реже к ним наведывались чекисты, жившие все эти годы напряженными, полными самоотверженности буднями борьбы с теми, кто посягал на завоевания Великого Октября. Врагов настигло неотвратимое возмездие.