Это был молодой мужчина, одетый в аккуратный костюм из темно-синей саржи, в очень элегантные узкие коричневые ботинки розовато-лиловые носки и галстук, который тоже был розовато-лиловым, прежде чем страшно испачкаться кровью. Шляпа из мягкого серого фетра упала… нет, она была снята и лежала на скале. Гарриэт подняла ее и заглянула внутрь, на подкладку, но не увидела ничего, кроме марки изготовителя. Она знала ее, как широко известную, и в лучшем смысле знаменитую фирму изготовителей шляп.
Голова, которую она украшала, была покрыта густыми и немного длинноватыми, аккуратно подстриженными темными вьющимися волосами, тщательно причесанными и пахнущими бриллиантином. Цвет лица, подумала Гарриэт, скорее можно считать естественно белым, и без признаков загара. Неподвижные глаза, открытые в неприветливо-изумленном пристальном взгляде, были голубыми. Рот раскрылся, показывая два ряда тщательно ухоженных и очень белых зубов. В этих безупречных рядах не имелось изъянов, но Гарриэт заметила, что один из ранних коренных зубов имел коронку. Она попыталась вычислить точный возраст мужчины. Это было трудно, поскольку он носил короткую темную аккуратно подрезанную остроконечную бородку. От этого он выглядел старше, кроме того, бородка делала его похожим на иностранца, но Гарриэт показалось, что покойный, несмотря на это, очень молод. Что-то незрелое в линиях его носа и рта говорило, что ему было не больше двадцати.
От лица Гарриэт перешла к рукам, и тут она снова удивилась. Роберт Темплтон или не Роберт Темплтон, она считала само собой разумеющимся, что этот элегантно одетый молодой человек явился в это нелепое уединенное место, чтобы покончить жизнь самоубийством. Он лежал скрючившись, одна рука под телом, и перчатки на них были очень испачканы. Гарриэт начала стягивать одну, поборов невольное чувство отвращения. Она заметила, что перчатка была свободная, из замши хорошего качества и соответствовала остальному костюму.
Но — самоубийство в перчатках? Почему она была так уверена, что это — самоубийство? Но она чувствовала, что права.
Ну конечно! Если это не самоубийство, то куда исчез убийца? Она понимала, что он не шел по пляжу от Лесстон Хо, так как она вспомнила о пустой гладкой полоске песка. Имелась только ее собственная линия следов, ведущих через гальку. В направлении Уилверкомба песок был тоже нетронутым, если не считать одиночного следа ног — по-видимому, покойного.
Мужчина, в таком случае, в одиночестве спускался к пляжу. Пока его убийца не подошел с моря, он был один, когда умер. Сколько времени он уже мертв? Совсем недавно был прилив, а на песке не осталось следов судна. И, конечно, оно не поднималось в сторону моря, будучи обращенным к скале. Сколько времени прошло с тех пор, как глубина воды стала достаточной, чтобы лодка смогла появиться вблизи трупа?
Гарриэт страстно желала знать больше о сроках приливов и отливов. Если бы здесь случайно оказался Роберт Темплтон в зените своей блистательной карьеры, чтобы расследовать загадку моря, Гарриэт пришлось бы рассматривать все с его позиции. Педантично относясь к своей работе, она всегда избегала проблем моря-и-берега, в которых не разбиралась. Несомненно, совершенному, образцовому Роберту Темплтону было известно об этом все, но это знание скрывалось в пределах его призрачного идеального мозга. Ладно, сколько же времени был мертв этот человек в данном случае?
Это тоже было бы известно Роберту Темплтону, ибо среди других предметов он закончил курс медицинских наук и никогда не выходил без термометра и другой соответствующей аппаратуры для определения, свежий ли труп или нет. Но у Гарриэт не имелось термометра, а если бы он у нее и был, она не знала, как им воспользоваться для получения нужного результата. Роберт Темплтон привык беззаботно изрекать: «Судя по состоянию оцепенения и температуре трупа, я определил бы, что смерть наступила тогда-то и тогда-то», и он не учитывал бы такие незначительные детали, как сколько градусов по Фаренгейту, показывает аппарат. Что касается оцепенения, разумеется, не наблюдалось и следов его присутствия, как и следовало ожидать, так как оцепенение, а Гарриэт об этом немного знала, обычно не наступает от 4 — 10 часов после смерти. На синем костюме и коричневых ботинках не имелось следов влаги от морской воды, а шляпа все еще лежала на скале. Однако четырьмя сами раньше вода должна была покрыть скалу и следы ног. Трагедия, наверно, произошла намного раньше, чем это. Гарриэт положила на труп руку. Он казался совсем теплым. Но любая вещь была бы теплой в такой жаркий день. Затылок и макушка покойного были почти такими же горячими, как поверхность скалы. Под ней, в тени, ощущалась прохлада, но не более, чем в руках Гарриэт после того, как она окунула их в морскую воду.