Выбрать главу

Уимси осторожно повел беседу о прискорбной рекламе, которую вынуждена была претерпевать мисс Гарланд в связи со смертью Поля Алексиса. Мисс Гарланд согласилась, что это весьма неприятно. Мистер да Сото тоже очень и очень расстроен. Джентльмену ведь не нравится, когда его приятельница подвергается стольким бесцеремонным и неприятным вопросам.

Лорд Питер Уимси порекомендовал мисс Гарланд повсеместно демонстрировать благоразумие.

— Конечно, — сказала Лейла, — мистер Алексис был милым мальчиком и всегда вел себя как истинный джентльмен. И был чрезвычайно предан мне. Но едва ли он был мужественным человеком. Девушка не могла не отдать предпочтение настоящему мужчине, который чем-то ЗАНИМАЕТСЯ. Таковы девушки! Даже несмотря на то, что мужчина может быть из очень хорошей семьи, и не ОБЯЗАН чем-либо заниматься, однако он может ДЕЛАТЬ что-то, разве не так? (томный взгляд на лорда Питера). Вот такого сорта мужчины нравятся Лейле Гарланд.

Она считала, что намного утонченнее быть человеком благородного происхождения, который ДЕЛАЕТ что-то, нежели человеком благородного происхождения, который только РАССКАЗЫВАЕТ о своем благородстве.

— Но Алексис ведь был благородного происхождения… но откуда девушке знать? Я хочу сказать, что легко — говорить, не так ли? Поль, то есть, мистер Алексис часто рассказывал удивительные истории о себе, но насколько я полагаю, он их придумывал. Он был этаким мальчиком из романов и исторических книг. Но я говорила ему: «Что хорошего в этом? — говорила я. — Вот, пожалуйста, ты не зарабатываешь и половины денег, которые зарабатывают некоторые люди, я могу их назвать, и что хорошего ты делаешь, даже если ты русский царь?» Вот так я сказала.

— Алексис говорил, что он — русский царь?

— О, нет, он только говорил, что его пра-пра-бабка или кто-то там еще была замужем за кем-то, кто, возможно, был высокопоставленным. А я спросила: «Что хорошего говорить  „если бы“»? Во всяком случае, сказала я, теперь все они свергнуты вместе со всеми своими царскими привилегиями… И ты все-таки собираешься во что бы то ни стало подробно разузнать об этом? Поль утомил меня рассказывая о своей знаменитой пра-прабабке, а в конце концов замолчал и больше вообще ничего не рассказывал. Наверное, понял, что девушку не могут очень-то заинтересовать чьи-то прабабки.

— Кем же все-таки была его прабабка, как он считал?

— Точно не знаю. Он без умолку болтал об этом. Однажды он даже написал мне все это, однако я сказала ему: «У меня от тебя головная боль, и, кроме того, из того, что ты рассказываешь, видно, что никому из твоего народа не стало лучше, чем могло бы быть, поэтому я не понимаю, чем ты хвастаешься. Значит, по-моему, уважать здесь некого, а если всякие там принцессы с огромными деньгами не стоят уважения, сказала я, то не понимаю, для чего кто-то будет обвинять и не уважать девушек, которым приходится самим зарабатывать себе на жизнь». Вот что я ему сказала.

— Конечно, вы абсолютно правы, — проговорил Уимси. — У него, наверное, была какая-то мания по этому поводу.

— Ахинея, — небрежно произнесла мисс Гарланд, позволив своей рафинированности на какое-то время улетучиться. — Я хочу сказать, что он был немного глуповат, когда касался этой темы.

— Очевидно, он придавал этому большее значение, чем оно заслуживало. Вы говорите, он записал вам все это?

— Да, записал. А потом, однажды, опять явился, очень взволнованный. Спросил, сохранилась ли у меня та бумага, которую он написал. «Точно не знаю, — ответила я. — Меня совсем не интересует это. Ты что, считаешь, я храню каждый обрывок бумаги с твоим почерком? Как героини романтических историй? Поэтому, — сказала я, — позволь-ка сказать тебе, что не храню. Любое, что представляет ЦЕННОСТЬ, я буду хранить, а не всякие ерундовые кусочки бумаги».

Уимси вспомнил, что Алексис ближе к концу их отношений с Лейлой оскорбил ее, попрекнув несомненным отсутствием благородства.

— «Если ты хочешь сохранить свои вещи, почему бы тебе не отдать их этой старухе, которая так прилипла к тебе? Если ты собираешься жениться на ней, то она как раз тот самый человек, которому можно отдать на сохранение свои вещи, если она, конечно, захочет их хранить». А он сказал, что ему не очень-то нужна бумага, на что я ответила: «Ну, тогда чего ты так беспокоишься?» А он ответил, что если я не сохранила ее, то все в порядке, а я сказала, что не знала, сохранять мне ее или нет. И он сказал: «Да, я хотел сжечь эту бумагу, и хотел, чтобы ты никому ничего не рассказывала»… он имел в виду об его прабабке. И я сказала:«Если ты считаешь, что мне больше нечего делать как рассказывать своим друзьям о тебе и твоей прабабке, то ты ошибаешься». Подумать только! Ну, разумеется, после этого мы уже не были такими близкими друзьями как прежде, по крайней мере я, хотя скажу, что он всегда обожал меня. Но я не смогла без конца переносить его болтовню. Глупости, назову это так.