Торжественно, словно приговор, Беликов огласил решение: «За поведение, компрометирующее высокое звание комсомольца, исключить курсанта Веселова из рядов ВЛКСМ».
Из актового зала бывшие друзья выходили по отдельности. Вокруг Веселова сразу образовалась пустота отчуждения. Все знали, что судьба его предрешена.
На следующий день Балаганский, улучив удобный момент, проскользнул в кабинет Ивлева.
— А, Георгий! — холодно встретил его особист. — Ты знаешь, я подвожу итоги нашему сотрудничеству и вижу, что ты не оказал мне никакой помощи! Даже про политические анекдоты, которые рассказывали в твоем присутствии, ты не счел необходимым доложить!
— А зачем, если вам всё Дыгай исправно докладывает? — хмуро сказал Балаганский.
Брови капитана удивленно поднялись почти до середины лба.
— Подожди, при чем здесь Дыгай?
— Да при том, что он тоже у вас на связи. Только не брезгует доносить на товарищей.
— Откуда ты это взял? — заинтересовался Ивлев.
Поведение его было совершенно естественным, что Сергея не удивило: такая работа, без артистизма — никуда!
— Я же не полный дурак! Смотрю, вижу, анализирую… Как бы вы без него про девчонок узнали?
Ивлев нахмурился.
— Ты что, мой начальник? Я получил по голове за слабую оперативную осведомленность, а ты еще пришел мне вопросы задавать?! Это я тебя должен спрашивать: почему ты не выполнил свой долг?!
— Дыгай его выполнил за обоих! И Веселова отчислили! Что еще от меня требуется?
— Опять ты про своего Дыгая! Я же сказал: он не имеет никакого отношения к моей работе!
Георгий молчал. Ясно, что особист никогда не расшифрует своего агента.
— Не веришь! — хмыкнул капитан. — Ну, дело твое. С чем пожаловал?
— Да просто было интересно спросить: почему у меня не взяли объяснение? Все-таки лишний свидетель!
— Да потому, что я берегу тебя, как своего человека! — Ивлев встал, обошел стол, зачем-то выглянул в окно, потом подошел к Георгию и похлопал его по плечу.
Тот отстранился. Пожалуй, капитан больше походил на Мюллера. Только не такой грузный.
— Ты знаешь, что Беликов хотел заставить вас с Дыгаем выступить на собрании в роли главных обвинителей? И заставил бы, можешь быть уверен!
— Почему же не заставил?
— Я помешал, вот почему! Сказал, что это примитив — выставлять двух друзей против третьего: осуждать должны широкие курсантские массы! И он со мной согласился!
Ивлев вернулся на свое место, тихо, по инерции, буркнув на ходу:
— Куда бы он делся…
— Так вы сами подтверждаете, что отмазывали и меня и Дыгая! — Георгий думал, что он поймал капитана за язык.
Но тот только покачал головой.
— Если бы я «отмазывал», как ты говоришь, только тебя, то это могло вызвать подозрения, — спокойно пояснил он. — Почему из двух друзей Веселова я хлопочу о Балаганском? И сам знаешь, к какому выводу придут все, кто об этом задумается… Так или нет?
— Так, — глядя в сторону, сказал Балаганский. И без всякого перехода спросил: — Можно чем-нибудь помочь Веселову?
Особист развел руками.
— Если бы он попался в самоволке, или на пьянке, даже на драке… Но, согласись, было бы странно, если бы особый отдел попытался заступиться за антисоветчика! Ты меня понимаешь?
— Я все понимаю, — Балаганский кивнул. — Разрешите идти?
— Иди, — кивнул Ивлев. — Вижу, что я тебя не убедил. Но я сказал всю правду. И ты можешь оценить, что я хорошо к тебе отношусь. Потому что ты хороший парень и мне симпатичен…
«Скорей потому, что мой отец возит главкома», — подумал Георгий. Четко повернувшись, Балаганский вышел из кабинета. Он не поверил ни одному слову капитана Ивлева.
А через несколько дней курсант Веселов был отчислен из академии.
С Дыгаем Георгий не разговаривал. Несколько раз он звонил Инессе, но та бросала трубку. Примета про хорошо встреченный Новый год на этот раз не сбылась.
17 июля 1982 года
Москва
Лейтенантский строй. Кроме как на выпуске, такого не увидишь. От однообразия начинает двоиться в глазах. Одинаковые золотые погоны, одинаковые чёрные галстуки на белых рубашках, белые перчатки, новенькие, необмятые кителя цвета морской волны, желтые пояса с золотыми пряжками… Вчерашние курсанты еще не привыкли к парадной офицерской форме, но чувствовали себя в ней очень комфортно. А родители и родственники выпускников, толпящиеся вдоль плаца, с радостью и умилением рассматривали своих повзрослевших сыновей.