— Угу-м.
Концентрироваться пришлось дольше обычного. Огонь нехотя поддавался на все манипуляции в теле парниши с его участием. Представила себе тонель, состоящих из трубочек-палочек-косточек-точичек, олицетворяющий тело больного. Точки – хворь, а все остальное – оболочка. Медленно и очень чутко я постаралась не только убрать огонь, который полыхал в самом центре точек, но и попутно "выжечь" им их же. Удавалось на славу, хоть и тратила энергии я знатно.
Когда почти все залежи болезни были негласно ликвидированы, откинулась на спинку мягкого сидения. Сна не было ни в одном глазу, хотя и время оказалось позднее, и устала я так, что хоть бери и медитируй. Право слово, это тебе не физическая нагрузка, где хоть и сложно, но понятно, да даже то, что я умудрилась сотворить в Создевране было не так сложно... И ведь я не целитель... Вот люди, титанический труд делают! Слава Звезде, что после моих махинаций жар у парниши действительно спадал и рваное дыхание снова становилось тихим, спокойным. Ну и марить он, конечно же, перестал. Ура!
— Помоги!
— Освободи!
— Не верь ЕЙ!
— Предатель...
Много неразборчивых слов слились в бешенном танце. Они сменяли друг друга, не позволяя толком осмыслить услышанное. Чей-то голос особенно настойчиво звал, звал, звал и звал много-много раз, но слышала я все равно словно сквозь толщу воды, толком я разбирая сказанного...
— Летта!
От громкого возгласа прямо в голове застучало в висках. Я подорвалась с места, но, тут же больно приложившись головой об потолок кареты, рухнула на сидение.
— Прости за это, – в голосе духа уловились извиняющиеся нотки, – но вчерашний найденыш, кажется, очухался...
Все прочие мысли, как тот странный сон, вылетели в считанные секунды.
Парень действительно приходил в себя. В меру открытия глаз и осмысливания положения зеленые (я бы даже сказала – ОЧЕНЬ зеленые) глаза наливались пониманием. И страхом. Вот вечно он лезет куда не просят!... Кажется, уровень паники у парниши увеличелся вдвое больше, когда он не ощутил на себе одежды... Жалкие попытки заговорить тоже не увенчались успехом. Максимум на что был способен ослабленный организм после тяжелой ночи – это хрип.
Молча достала из сумки флягу и протянула больному.
— Это вода, – пояснила, – самая обычня и питьевая, ничем не отравленная, так что шарахатся от меня не надо.
Мыслытельный процесс полностью отразился на лице мальчишки так, что я не сумела скрыть улыбки. Не спеша он поднялся и сел, обхватил чуть подрагивающими ладонями неизменный атрибут любого путешественника и пригубил желанную прохладную жидкость.
— Спасибо, – ответил парень глубоким, пронизывающим от макушки до пальчиков ног, голосом. Вот те на! Ему бы оратором быть с такими данными...
— Не за что, – мурлыкнула. – А теперь рассказывай, как зовут, кто ты и откуда. А так же то, что делал ночью в такой ливень посреди дороги и кто такая Мирослава, – мальчишка дрогнул, но взгляд не отвёл. Молодец какой! Мужчиной будет!
— А как...? – Захлопал только глазами он.
— Меньше рот открывать в гарячке надо, – вздохнула, переводя взгляд на вид с окошка.
На улице жарко палило солнце, пусть и утро ещё. О вчерашней непогоде только лужи да роса напоминали. Вот тебе и границы двух государств: самого солнечного и самого дождливого. Впрочем, потому и растительность здесь была просто очешуенная. Теплые лучики пригревают, а свежая водица дает сил прорости даже самым маленьким зернышкам и росточкам... Но возвращаемся к нашим баранам.
— Меня зовут Лайт, госпожа, – останавливать и просить парнишку не соблюдать все эти условности с "госпожами" пока не стала. – Я сирота, сейчас живу с названной сестрой, которой двенадцать лет. На кануне вечером Мирка серьёзно заболела, поэтому я хотел купить лекарства, но попутки в такую погоду не останавливались, вот я и, похоже, сляг...
Что-то парень хитрит.
*Тим! – мысленно обратилась к духу, – Он правду глаголит?*
*А как же, – друг хмыкнул, – чистейшую. Только недоговаривает.*