Выбрать главу
Здесь тихо и в печи горит огонь Здесь можно оставаться до утра Но у крыльца мой застоялся конь И мне в дорогу дальнюю пора
И я уже совсем готов уйти Осталось лишь переступить порог И снова ветер в гриве засвистит Сольются вместе тысячи дорог
И будет песня про очаг и дом Про тёплый свет в заснеженном окне О мире и покое день за днём И, может быть, немного обо мне
Я ухожу, надев дорожный плащ И в ножнах меч на поясе висит А впереди лишь ночь и ветра плач И у крыльца мой верный конь стоит.

Некоторое время после того, как прозвучал последний аккорд, в комнате еще стояла тишина. Мужчины почему-то хмурились, женщины тихонько отирали глаза.

— Вам пора отдыхать, — подтолкнула моряна Тароса, и он послушно шагнул к Тине, подал ей руку. А она и вправду вдруг почувствовала себя невероятно уставшей.

— Спасибо, — сказал вдруг хариф очень серьезно, — это был королевский дар.

— Пожалуйста, — слабо улыбнулась девушка, — Жаль, веселого ничего не вспомнилось.

Гости начали говорить слова благодарности, но Тина, топавшая за квартероном, как нитка за иглой, особенно не вслушивалась. У самых дверей их догнал командир лучников, тронул Тину за руку.

— Подарки мы принесем в комнату Тароса, — сообщил как-то растерянно, — не волнуйся.

— Я и не волнуюсь, Васт, — пожала плечами Тина, подарки ее действительно мало заботили.

Вот с инструментом она расставаться и не подумала, так и тащила, пока в коридоре не отобрал Тарос. Молча. И молчал до тех пор, пока они не вошли в столовую покоев харифа. Положил инструмент на комод, повернулся к жене и очень печально спросил:

— Почему ты никогда раньше не пела?

— Почему ты никогда раньше не рисовал? — парировал Костик, — и не танцевал?

— А ты хочешь, чтоб я станцевал? — заинтересовался квартерон.

— Нет Тарос, представь себе, не хочу. Хочу умыться, поесть и отдохнуть. Я же не железная. И еще… раз тебе так интересно… пела я сегодня для моряны. Ну, и немного для себя. Чтоб петь для кого-то другого, нужно этого очень хотеть. Или испытывать к человеку добрые чувства. Для врагов, как сам понимаешь, не поют.

— Я тебе враг?!

— Ну не друг пока, это точно, — холодно дернул плечами Костик, начиная сердиться, — а что ты сделал мне хорошего, доброго? Напомни? Даже если забыть, кто заставил меня сегодня утром пить яд, то не наберется и пары случаев, когда ты был ЗА меня. Ты все время борешься за свои интересы, Тарос. Знаешь, есть в нашем мире люди, которые выращивают уродливые деревья. Берут самое обычное семечко, сажают и начинают мучить. Поливают буквально по капле, почву в горшок насыпают самую бедную, на которой даже сорняки не растут. Мучат годами, и лет через тридцать-сорок получают совершенно взрослое, но очень маленькое и корявое деревце. А потом его всем показывают, как необычайное достижение и неимоверно гордятся своим умением делать уродцев. Так вот, Тарос, ты все время пытался обращаться со мной точно также, согнуть в то, что хочется тебе. А я этого не хочу, понятно? Ладно, сейчас не до разборок, садись кушать. Я схожу, умоюсь.

Не обращая внимания на растерянный взгляд потрясенного этим рассказом Тароса, Тина махнула рукой и торопливо выскочила за дверь.

В мыльне девушка торопливо переоделась в специально оставленный там домашний костюм, штаны и рубашку. Не стоило и дальше дразнить гусей и продолжать изображать счастливую парочку, севшую за первый романтический ужин. Платье Тина отнесла в спальню, и повесила в шкаф, в столице пригодится. Так же аккуратно сложила в коробочку серьги и сеточку. Заметила заправленную свежим покрывалом постель, ехидно похихикала над стоящими на столиках букетами и кувшинами с прохладительными напитками. Надо же, как оперативненько сработали. Интересно, и кто же это позаботился, сам Тарос или всё же хариф? Ну, пусть и дальше думают, что она ничего этого не видела.

Тарос только горько усмехнулся, обнаружив произошедшие с молодой женой перемены, но Тина предпочла этого не заметить. Спокойно села к столу и подтянула к себе тарелку.

Разумеется, Костик допускал, что Тарос попробует еще раз подлить ему какое-нибудь зелье, но больше этого не боялся. В течение дня он несколько раз повторял новую установку для своего подсознания, в случае обнаружения малейших признаков эйфории, или любых других, сопутствующих применению наркотиков странностей, немедленно начинать самоочистку. Да и интуиция должна была подать сигнал при малейшем подозрении на дурные намерения квартерона.