Следующие часа три стали для землянина испытанием на прочность. Васт вел отряд по дороге всего с километр, потом резко свернул и погнал панга по дну ручья. Сначала Тине даже понравилось, не так душно, но потом, когда со склонившихся к воде ветвей начали слетаться местные комарики, размером с осу, понял, почему на всех окнах крепости висела тонкая сетка.
Едва отряд вылетел на более-менее свободное место и комары остались позади, Тарос придержал своего панга и, поравнявшись с девушкой, протянул ей нечто из жесткой сетки, связанное наподобие огромного мешка.
— Давай помогу…
Спорить Костик не стал, комаров он никогда не любил, тем более что после некоторых укусов на коже вздувались болючие и чешущиеся, долго не проходящие шишки. Так дома были нормальные комары, а не летающие монстры, как тут.
Выяснилось, что в сетку нужно было залезть целиком, как в мешок, и потом крепко стянуть в узел, находящийся примерно на животе протянутую бечевку. Сам Костик с непривычки такую процедуру вряд ли осилил с первого раза, а у Тароса получилось очень ловко. И ладони он на этот раз где не нужно слишком долго не задерживал… ну если чуть-чуть.
— Тина… прости…
— Не сегодня. И вообще, сначала попроси прощения у Васта.
— А у меня за что? — Оказалось, командир ожидал неподалеку.
— Я не доносчик, — коротко отрезал Костик, — ну, едем?
Признаваться, что езда с каждым километром превращается для него во всё большее мучение, он не желал. Как не желал ни жалости, ни сочувствия спутников. Просто на очередном привале, вернувшись из кустиков, выпил очередные три капли и молча полез в сетку.
В маленький хуторок медогонов, состоящий всего из трех домиков, они въехали в тот час, когда порядочные люди, поужинав, садятся на скамеечках или крылечках возле своих домиков и умиротворенно прощаются с прошедшим днем.
— Негде мне вас поместить, — худощавая жилистая старуха в повязанной по-пиратски бандане смотрела на незваных гостей неприветливо.
— Мы хорошо заплатим, — Васт уже слез с панга и стоял возле калитки.
— Да причем тут плата? — возмутилась женщина, — все взрослые в лес с утра ушли, раньше завтрего не вернутся, а на меня ребятню и зеленых девчонок оставили. Как я потом их матерям в глаза смотреть буду, если эти дурехи топиться от любви начнут?
— Но мы… — Васт смотрел на старуху возмущенно, — даже пальцем! Обещаю!
— Вот то-то оно и есть, — не сдавалась старуха, — вы ими просто брезгуете, а они от обиды думают, что жить не достойны.
— Бабушка, а можно только я у вас переночую? — Поняв, что Васт сейчас развернется и поведет отряд в ближайший лесок, ночевать у костра, взмолилась Тина, — а они вон в том дальнем стожку?! Я обещаю, они его не сожгут… и не перемнут весь.
— А ты кто такая? — непримиримо уставилась на Тину хозяйка.
— Знахарка я, целительница. А вон тот, что поплечистее — мой муж. Вот браслет.
— А другие двое?
— Его дядья, по матери.
— Надо же, как, — удивилась старуха, — а я и не слыхала, что такое бывает.
Несколько минут она изучающе разглядывала парней, хмурилась и сердито сопела, потом, наконец, решила:
— Ладно, идите вон в ту избу, я сейчас приду… ребятню угомоню. А ты лечить-то все можешь?
— Да, — делая знак Васту, чтоб не задерживались и не мозолили старухе глаза, твердо кивнула Тина, — а что, кто-то болен?
Анлезийцы недостатком смекалки не страдали, и желанием ночевать на земле тоже не горели, потому резво развернули пангов и помчались к дальнему дому.
— Ну, не так чтобы… — старуха изучала сидящую перед ней девчонку с большим сомнением, — Сама-то не больно на здоровую похожа.
— А я сегодня и не здоровая… — за время пребывания в женском теле Костик успел понять, что женщины значительно смелее делятся между собой рассказами о недугах, чем мужчины.
— Что… женские? — мгновенно угадала старуха, — какой день?
— Первый…
— Ох ты, долюшка наша… тебе бы полежать сегодня… ну идем со мной, у меня водица теплая нагрета, малышню на ночь умывала.
Следующие полчаса Тина блаженствовала. Хозяйка занималась ее проблемами так рьяно, словно гостья была ей родной внучкой. Вскоре чистая, в свежей одежде и с распущенными для просушки волосами девушка мирно сидела за столом под навесом, завешенным со всех сторон той же сеткой. В одной руке она держала огромный свежайший медовый пряник, в другой глиняную кружку с холодным молоком, и впервые за весь день ощущала себя настолько комфортно, что даже не сразу сообразила, чьи это глаза разглядывают её сквозь сетку с тоскливой укоризной.