- Погоди, если вы папортники, то у вас ведь и корней-то не должно быть, нет? - удивился Серега.
- Так у тебя тоже ведь шерсти почти нет. Эволюционировали мы. Вот корни и развились, причем не как у других растений, а умные, сигналы передающие, и память хранящие.
- А дальше что?
- А дальше те же ростки впитают в себя тела избранника и его любимой, и расцветет избушка-яга мириадами спор, рассыпет их по ветру, и отдав себя детям, рассыпется старой мертвой трухой.
- От-как...
- Как есть, - без улыбки сказала она.
Тут он заметил, что ее рыжие волосы кончаются маленькими бутонами. Он потянулся к цветам в ее волосах, но она осторожно отвела его руку.
- Не трогай!
- А тебе жалко?
- Не жалко. Просто осторожнее с ними. Цветок такой непрост. Его споры прорастают в двоих во время любви и делают двух одним. Он соединяет их в одно существо, и эту связь уже не разорвать. Тебе рано. Мне рано. Не спеши.
- Что рано? А когда не рано?
- Ты не понял, - терпеливо стала объяснять она, - Той самой любви, последней. Именно через них яга и избранник соединяются вместе душой и телом. Если споры такого цветка нас соединят, то это на всю жизнь. Больше ты ни одну другую любить не сможешь, это навсегда. И это если я сдержаться смогу и отпустить тебя. А тебе еще жить и жить, и на хорошей девушке жениться, да с ней детей растить. Не спеши, успеешь ты к яге. Хочешь, спроси прадеда своего, Петра.
Она замолкла, лицо ее стало серьезным и нахмуренным, и густым мужским басом она произнесла:
- Вот боги правнучка послали! Тебя зачем Варенька на праздик послала, разгильдяй? С невестой познакомиться! А ты тут какого рожна делаешь?
- Эй! - возмутился Серега, - А ты откуда знаешь?
- В Вареньке старая кровь, слышу я ее. Брысь отседова, негодник!
Лицо яги опять посветлело, стало теплым, ласковым.
- Тебе пора!
- Может еще разок, напоследок? - поинтересовался он.
Её лицо потемнело. Он чувствовал, что она хочет его. Даже не животной страстью, а как стихия, шторм, пожар... Затаив дыхание, она нежно провела рукой по его волосам.
- Не соблазняй меня, человек. Нет слаще доли для яги, чем уйти в небытие вместе со своим любимым взорвашись новой жизнью. Я, - она осторожно перевела дыхание, - я могу не выдержать. Ты должен жить. Иди... пока я могу сдерживать себя...
Прекрасное лицо заострилось, стало хищным, опасным, глаза вспыхнули красным, и Серега, схватив одежду, припустил из избушки.
◊
Он мчался через ночной лес, подсвеченный лишь лунным светом, падая в рытвины, спотыкаясь о корни, а потом плюхнулся в лужу... Как только ничего не переломал себе. Ладно, - решил он, - хоть одежду мимо уронил, не в воду. Сергей поднялся, отряхнулся как мог, обтерся мхом, чтобы не выглядеть сказочным лешим, когда выйдет к людям, а затем оделся, и пошел на далекие, чуть слышные голоса.
В темных проемах меж стволов что-то двигалось. Тень. Ростом с человека. И она приближалась. Замерев, Сергей изо всех сил вглядывался в темноту и увидел силуэт девичьей фигуры. “Яга?” - с некоторым испугом подумал он. Но нет, на девушке было платье, волосы были заплетены в косу, и она сама явно боялась.
- Натка, ты откуда?!
- Сергей? Тебя ищу! Валерка приполз пьяный, сказал, ты цветок папоротника ищешь.
Он подошел к девушке ближе.
- Ну, что ж, нашла. Пошли к остальным.
- Что это у тебя? - спросила она, проведя по его волосам. В руке у Натки остался тонкий как волос рыжий стебель, кончающийся бутоном. Бутон вдруг распустился в её руке, и выпустил облако рыжей пыльцы.
- Как пахнет приятно...
Он тоже ощутил пряный восточный аромат цветка, и следующие двадцать минут выпали из его жизни.
Пришли в себя они лежа поверх одежды, разбросанной на покрытом мхом бугорке. Натка прижалась, устроив голову на его плече, а он по-хозяйски обнимал ее одной рукой, поглаживая ее второй по закинутому на него девичьему бедру.