– За какую картину? Этого Добужинского?
– Да. Лев Семенович этим занимается. Они через свои связи опубликовали в каталоге якобы неизвестную раньше картину Добужинского из частной коллекции. Картину эту нарисовал другой парень. Но он жил с соседями: то ли наркоманами, то ли алкоголиками. Они устроили пожар, картина сгорела. Тот парень переехал и снова стал ее рисовать. Но что-то опять там не заладилось, и они нашли меня.
– Не заладилось, – пробормотала я, вспомнив, как погиб Борис.
– В Америке есть очень пожилая женщина. Ее родители когда-то эмигрировали из России. Она считает себя русской, любит Петербург и коллекционирует картины известных художников с изображениями города. Еще она очень богатая.
– И этот Лев Семенович хочет подсунуть ей картину, нарисованную тобой, но выдать ее за творение Добужинского?
– Да. Это не новая схема мошенничества. У него большие связи. Он подкупил экспертов и редакторов каталога. За картину та женщина готова отдать огромные деньги… надо же, они пожалели даже маленькую часть, которую обещали мне…
– Человеческая жадность безгранична, – согласилась я.
Я не стала напоминать Ксении о том, что она участвовала во всей этой афере незаконно. Именно она рисовала картину. Получается, что все это задумывалось еще давно. И сперва картину нарисовал Борис. Потом ее сфотографировали, чтобы опубликовать в каком-то международном каталоге. И в тот же день картина сгорела. Ему пришлось рисовать заново. Лев Семенович снял Борису полностью всю квартиру, чтобы соседи больше не помешали.
Но Борис решил продать картину в обход Льва Семеновича, напрямую той пожилой женщине в США. И забрать все деньги себе.
Лев Семенович узнал об этом, они пришли вдвоем с дядей Сашей к Борису, запугали его. А дальше пошла череда трагических случайностей: Борис испугался, видимо, отшатнулся, у него упала банка с растворителем на подоконник, туда же упала зажженная сигарета. Дальше на нем, например, загорелась одежда. И картина тоже загорелась. Уже второй раз.
Как будто какое-то провидение никак не позволяет выдать фальшивку за творение давно умершего художника Добужинского.
Те двое пришедших поняли, что картина снова испорчена, и просто закрыли дверь комнаты Бориса, видимо, чем-то ее подперев снаружи. А Борис, чтобы позвать на помощь, открыл окно, забравшись на подоконник. И упал.
Все эти жуткие изображения пронеслись перед моими глазами.
– Конечно, я понимаю, что я – преступница, – вдруг сказала Ксения. Можешь мне ничего не говорить. И эти люди откажутся от меня, когда узнают, что я рисовала картину, зная, что ее будут выдавать за фальшивку. И Ден это все узнает…
– Во-первых, ты сказала, для чего ты на это пошла. Это все поймут. Тот парень… твой второй брат. Он недавно потерял своего отца. Вашего общего отца. Его мать живет за границей и не интересуется сыном уже много лет. У него никого не осталось родного, понимаешь? Он был раздавлен известием о смерти отца. А потом узнал про тебя. Ты не представляешь, как он загорелся. Он сразу сказал, что тебя нужно забрать. Сказал это своей няне, которая его вырастила. Она не против, у нее нет своих детей. Ну а если не хочешь, то через год вернется Ден, оформит над тобой попечительство, и тогда ты сможешь жить с ним. Он как-нибудь смирится, что ты временно жила со вторым братом, Андрей ведь не виноват в грехах своего отца.
– Ден не простит, что я связалась с мошенниками ради мамы.
– Простит. Но знаешь, я бы на твоем месте согласилась бы жить в семье Полины. Ну, или хотя бы до возвращения Дена. У тебя слабое здоровье. А там море и почти всегда тепло.
– А ты была… на море? – затаив дыхание, спросила Ксения.
– Была.
– Какое оно вживую? Я только на картинах видела.
– Ласковое. Но иногда злится и ругается. У него как будто тоже есть характер, как у человека…
– Здорово… я всегда мечтала побывать на море…
Пламя огня осветило лицо Ксении, и мне показалось, что ее глаза как-то странно блестят. Я снова приложила руку к ее лбу.
– Так… нам нужно двигаться дальше, чтобы твои мечты сбылись. Соберись с силами, пожалуйста…
Я быстро затушила костер, и мы вышли из-под моста. Дождь почти закончился: с неба летела мелкая морось. Мы вдруг услышали, как совсем недалеко проехал поезд, и пошли в том направлении.
– Где железная дорога, там часто и автомобильная рядом, – сказала я скорее самой себе.
Минут через десять мы и правда вышли к дороге. Машины пролетали по мокрому асфальту, поднимая небольшие брызги. Выходить на самую обочину было страшно.