Наконец она легла в кровать и погасила в комнате свет. Как кадр пленки, перед ее глазами всплыл момент их немого диалога. Его лицо, застывшее в темноте, такое неожиданно красивое при свете луны. Она чувствовала, что они были каким-то образом связаны, он как магнитом притягивал ее к себе. Селестрия лежала настороже, вся превратившись в слух, и очень скоро услышала звук его шагов, доносящийся из коридора. Чуть дыша, она боялась пошевелиться в кровати: с какой стати ему стучаться в дверь или просто останавливаться возле нее? Однако чем явственнее был звук приближающихся шагов, тем сильнее становилась ее уверенность, что Хэмиш вот-вот замрет у ее двери. От волнения она слышала биение собственного пульса. Он был уже совсем близко. Девушке казалось, что она чувствует его взгляд, прожигающий дверь, как будто он мог сквозь темноту видеть ее, трясущуюся в кровати. Но шаги постепенно удалились и стихли, и тогда Селестрия, немного успокоившись, стала размышлять: а не померещилось ли ей все это?
На следующее утро Селестрия встретила в саду Армель, спрятавшуюся от солнца за большими очками. На ней была соломенная шляпа, в руке женщина держала маленькую чашечку кофе. Она снова надела темно-синие слаксы, в которых пришла на ужин накануне вечером. Увидев Селестрию, Армель помахала ей рукой.
— Бонжур, — сказала она очень дружелюбным тоном. — Почему бы вам не присоединиться ко мне? — Селестрия присела на плетеный стул, стоящий возле нее.
— Вы видели Уэйни?
— Полагаю, она пошла в город, — ответила женщина.
— Одна?
— Нет, в сопровождении какого-то слуги.
— Нуззо, — уточнила Селестрия с ухмылкой. — Полагаю, Уэйни нашла свою любовь.
— Везет же ей, — сухо заметила женщина. — А я свою вторую половину потеряла навеки. — Она сделала маленький глоточек кофе. — Я слишком много выпила вчера вечером. У меня болит голова.
— Надо кое в чем разобраться, — сказала Селестрия. — И что же нам теперь делать, Армель?
Женщина покачала головой.
— Не знаю.
— Конечно же, мы обязаны Что-нибудь предпринять. Вдвоем мы сильнее.
— Я совсем выбилась из сил прошлой ночью, пытаясь придумать, каким образом проникнуть в офис Салазара. Но, с другой стороны, если и были какие-то компрометирующие его улики, то Салазар давно уже от них избавился.
— Он выглядит, как какой-то мафиозный босс, в этих смехотворных туфлях двух тонов.
— Я подозреваю, что он прокручивал какие-то дела, возможно, связанные с капиталовложениями, с моим мужем и вашим отцом, наверняка и с другими, а потом скрылся с деньгами. Но кто бы мог подумать, что смерти этих двух людей из разных стран как-то связаны между собой!
— А как звали вашего мужа?
— Бенедикт Девер. Мы познакомились в Париже на гонках перед войной. Он был настолько красив, что я не могла отвести от него глаз.
— У вас есть дети?
— Нет. Я хотела детей, но, видно, этому не суждено было сбыться. А сейчас уже слишком поздно. Жаль, что у меня от него ничего не осталось. Ребенок, который был бы частью его. По крайней мере, вы — утешение для своей матери. — Она крутила кольца на среднем пальце левой руки. Одно из них украшал огромный бриллиант.
— У меня еще есть и маленький брат.
— Вас двое, и вы можете поддержать друг друга. Только после смерти человека становится ясно, как много он значил для другого. Мало того, что Салазар украл у меня мужа, так он еще оставил меня без гроша за душой. Только дом в Париже и драгоценности, которые Бенедикт подарил мне спустя несколько лет и которые я вынуждена понемногу закладывать. Скоро у меня совсем ничего не останется. Видите ли, мне очень важно, просто жизненно необходимо вернуть свои деньги обратно.
— А в чем состоял бизнес Бенедикта? — спросила Селестрия.
— Он был предпринимателем. Он покупал и продавал предметы искусства, иногда скаковых лошадей, собственность.
— Прямо как мой дедушка, — заметила Селестрия.
— Я вынуждена была заглянуть в его дела только после того, как он умер. Кажется, он отдал свой последний пенни Салазару. — Она нахмурила брови и допила кофе. — Он, должно быть, обнаружил, что здесь, в Италии, есть возможность для очень выгодных капиталовложений. Это единственный ответ. Но какая?