— Если бы люди ценили друг в друге только внешние достоинства, то ваш портрет вряд ли бы вызвал большой восторг! — Она оглядела его с ног до головы с надменным видом. — Ваши волосы неплохо бы помыть и причесать, да и побриться вам бы тоже не помешало. Сутулые плечи выдают человека, которому не по себе или же стесняющегося своего роста, хотя на самом деле это большое преимущество. Грязная одежда больше подходит пастуху, чем художнику, у которого должен быть изысканный вкус. И туфли также следует почистить. Но я сужу о человеке не только по его внешности.
— Вы не знаете, о чем говорите.
— Вы ошибаетесь. Но вот в чем вы правы, так это в том, что бар мне действительно совсем не понравился.
Он продолжал идти дальше.
— Это потому, что вы попались на крючок к самому нечестному человеку Марелатта.
— А снял меня с крючка самый сердитый человек Марелатта.
Он сурово взглянул на нее сверху, но встретил такую обаятельную улыбку, что тоже не смог не улыбнуться. Селестрия почувствовала, что победа близка.
— У меня есть достаточно веская причина, чтобы быть таким. — Он сдвинул брови и опять нахмурился. — Но я не обязан давать кому-либо объяснения, особенно вам.
— Полагаю, вы вполне взрослый, чтобы поступать как вздумается.
— А сколько мне, по-вашему, лет?
Она засмеялась, хотя каждый мускул на ее лице и шее был натянут.
— Не знаю, но вы старше меня.
— Большинство жителей Марелатта старше вас. Вы выделяетесь на фоне других, как прекрасный корабль. Могу предположить, что вы впервые в жизни покинули свою безопасную бухту. А мне, по всей видимости, свою песнь жизни предстоит допевать здесь, в безопасных стенах Конвенто.
— Не думаю, что бухта так уж безопасна, когда в ней проживаете вы.
— Неужели вы боитесь хромого человека? Даже если этот хромой иногда немного крут на поворотах.
— Насколько я понимаю, ваша нога пострадала в результате несчастного случая на охоте, — сказала она.
Он вопросительно посмотрел на нее, и она поняла, что невольно проговорилась: она интересовалась им. Губы Хэмиша слегка скривились в изумлении.
— С тех пор я не садился в седло, — ответил он, глядя прямо перед собой.
— А вы скучаете по верховой езде?
— Да, черт побери, скучаю. — Он покачал головой. — И не думаю, что испытывал когда-нибудь большее ощущение свободы. Летишь как ветер, перепрыгиваешь через любые преграды, стоящие на твоем пути. Я был отличным наездником.
— А я никогда не сидела верхом.
— Правда?
— Сейчас на смену лошадям пришли такси, и не хватит пальцев, чтобы перечесть, в скольких я ездила. В Нью-Йорке они были желтыми, в Лондоне — черными. И это то, что у меня лучше всего получается, плюс наносить лак на ногти и часами просиживать в парикмахерском салоне. — Хэмиш засмеялся, морщинки-лучики вокруг его глаз и рта стали еще отчетливее на загорелой коже, и она вдруг почувствовала внезапное и сильное желание пробежать по этим лучикам пальцами.
— Но вы ведь любите книги, — сказал он мягко, и она поняла, к своей радости, что он тоже интересовался ею.
— Гайтано говорит, что нам очень нравится одна и та же книга, — решилась сказать она.
— «Граф Монте-Кристо»?
— И ужасный замок Иф, — добавила она с улыбкой.
— А что еще вы любите?
Она тяжело вздохнула.
— Я люблю танцевать, играть на фортепиано…
— Да, я знаю об этом.
Она почувствовала, как кровь прилила к щекам, и поспешно продолжила:
— Фредди говорила мне, что вы единственный в этом доме человек, который играет на фортепиано.
— Я больше не играю.
— А почему?
— Потому что это нагоняет на меня тоску.
— А на меня лирические мелодии действуют ободряюще.
Он повернулся и с любопытством посмотрел на нее.
— Неужели?
И вдруг до нее дошло, что он стал невольным свидетелем ее слез. Она отвернулась.
— Когда я даю волю эмоциям, я облегчаю свою душу.
Они шли по сосновой аллее, по мрачным теням, разрезанным лунным светом, озарявшим мощеную дорогу под ногами. Конвенто вырисовался в ночи какой-то неприступной огромной крепостью. Ворота были закрыты, а маленькое окошко, выдолбленное в камне, там, где голубь ворковал в день прибытия сюда Селестрии, сейчас было темным и пустым. Колокольня на крыше церкви отливала лунным светом и стала серебристой. Молодые люди вдыхали цветочный запах, исходящий от города мертвых через дорогу, и Селестрии не хотелось, чтобы эта ночь кончалась.