— Тогда почему ты плачешь?
Селестрия смахнула слезу.
— Потому что я не знаю, что делать, — остаться здесь или ехать домой? Он мне еще не сделал предложение.
— Дай ему время, вы ведь только встретились.
— А что, если он все еще любит свою умершую жену?
— Мертвая жена уже никак не сможет повлиять на развитие ваших отношений.
— Гайтано говорит, что Хэмиш поглощен чувством вины, потому что в момент ее смерти находился рядом с ней. Он никак не может простить себя и постоянно занимается самобичеванием.
— Время залечит все раны, милочка.
— Но прошло уже целых три года! Сколько же еще нужно времени?
— Он только-только встретил тебя.
— Но я рядом, живая, любящая женщина! Наталия не может любить его там, где она сейчас находится.
— И что ты собираешься делать?
— Я не знаю. Какой смысл оставаться здесь и мучаться дальше? Что мне делать: остаться или уехать?
— Оставайся, Селестрия, и борись за то, что ты хочешь получить, — бодро ответила женщина.
— Возможно, мое место совсем не здесь. Мне следует вернуться в Лондон, выйти замуж за Эйдана и позабыть о том, что я когда-то встретила этого человека.
— Ну, тогда твоя жизнь будет неполной.
— Как раз наоборот, если я останусь здесь с Хэмишем, моя жизнь будет неполной. Наталия всегда будет стоять между нами.
Однако вопрос об отъезде из Конвенто решился сам собой — из Лондона пришла телеграмма, присланная Памелой как раз в тот момент, когда Селестрия отправила свою. Девушка прочитала ее, перечитала еще раз, попыталась сделать это снова, но не смогла — глаза затуманились слезами. Телеграмма сообщала: «ТВОЙ ДЕДУШКА УМЕР СЕГОДНЯ УТРОМ ТОЧКА ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ ТОЧКА».
Селестрия медленно опустилась на подушки, лежащие под монастырскими стенами, притянув к коленям Примо и Майялино для поддержки. Хэмиш сел рядом, взяв телеграмму из ее дрожащих рук.
— О Боже, — прошептал он, поцеловав ее в макушку. — Ты любила его как отца, не так ли? — Она кивнула, но не смогла произнести ни слова в ответ. Они еще долго сидели вдвоем в тени двора. Притихшие Примо и Майялино, казалось, чувствовали обрушившееся горе. Наконец Селестрия взяла себя в руки и сложила телеграмму.
— Я должна ехать домой, — произнесла она, вытирая слезы тыльной стороной руки.
— Я понимаю.
— Что же нам делать?
— Я буду здесь, когда ты вернешься.
— А ты этого хочешь? — Она посмотрела на него, нахмурившись, страстно желая уверенности в его чувствах, чтобы его любовь принадлежала лишь ей одной.
— Да. — Он взял ее лицо в свои руки и поцеловал ее в губы, прежде чем ответить. — Я очень хочу, чтобы ты вернулась.
Миссис Уэйнбридж переживала за Селестрию.
— Бедное дитя потеряло не только своего отца, но и дедушку, которого любило больше всех на свете, даже сильнее, чем мать. Впрочем, вы бы не удивились этому, если бы узнали ее маму, — рассказывала она Фредерике и Дафни.
— А что же теперь будет с Хэмишем? — спросила Дафни, вспоминая утреннюю беседу с девушкой.
— Надеюсь, она все-таки вернется, — произнесла Фредди. — Она ему нужна, и они могут быть счастливы вместе.
— Она вернется, — сказала Уэйни, улыбнувшись с видом знатока. — Женщина, познавшая Италию, не может остаться прежней.
В ночь перед отъездом Хэмиш с Селестрией предавались безумию любви возле старой крепости. На небе не было видно ни звездочки, луна спряталась за непроницаемыми тучами и туманом, низко висевшим над морем. Воздух был удивительно теплым и влажным. Надвигалась гроза. Они лежали на коврике, радостно отдаваясь друг другу, но их сердца переполняла грусть. Они не знали, что еще уготовило им будущее.
Утром Селестрия упаковала чемоданы и во дворе Конвенто ожидала прихода Гайтано, собиравшегося отвезти ее в Спонгано. Шел дождь. Огромные капли падали на мощеную дорожку и стекали с монастырских арок, под которыми лежали собаки. Миссис Уэйнбридж и Дафни попрощались с ней еще в столовой, чтобы не разрыдаться при расставании. Хэмиша нигде не было видно.
Внезапно появилась Фредерика в крайне возбужденном состоянии, ломая себе руки.
— Хэмиш просил передать, что он на кладбище. Он хочет, чтобы ты пришла к нему перед отъездом. — Она выглядела взволнованной. — Он сказал, что это важно.