— Надеюсь, ему удалось хоть как-то объясниться с вами, — извиняющимся тоном произнесла Фредерика, не переставая махать ему рукой. — Нуззо парень что надо, но он ни слова не знает по-английски. Я бы отправила своего мужа Гайтано, но он сегодня вечером должен быть в Бриндизи.
Селестрия и миссис Уэйнбридж, последовав за хозяйкой, вошли во внутренний двор, вымощенный крупной галькой и окруженный со всех четырех сторон монастырскими стенами. Он был залит светом десятков церковных свечей, которые в сумерках горели ярким пламенем, освещая темно-красное ограждение. Под арками виднелись сваленные в кучу пухлые разноцветные подушки, вышитые золотой нитью, которая переливалась всеми цветами радуги. Несколько кошек внимательно следили за ними, не сводя своих ярких, похожих на серебряные монеты глаз. На потускневшем небе уже появилась первая мерцающая звезда, а в небольшом оконном проеме в стене сонно ворковал нежный серый голубь. Увидев птицу, миссис Уэйнбридж даже открыла от изумления рот, ведь та являлась символом любви. Она мельком взглянула на Селестрию. Женщина нисколько не сомневалась, что ей уж точно не суждено в кого-либо влюбиться в ее-то возрасте, и собиралась произнести свои мысли вслух, как вдруг передумала, почувствовав невероятную слабость. К тому же молодая спутница не стала бы ее сейчас слушать. Селестрия с неподдельным интересом рассматривала все, что ее окружало, буквально онемев от вида этого сказочного места, наполненного столь удивительным волшебством. Все вокруг будто ожило в завораживающем мерцании пламени свечей, и, казалось, какая-то тайна повисла в воздухе, насыщенном запахом лилий.
Несмотря на сильную усталость, Селестрия чувствовала невероятный душевный подъем, сердце подобрело, наполнившись чем-то совершенно незнакомым и невероятно сладостным. Она сразу же поняла, почему ее отец любил бывать здесь, — этот уголок очень напоминал семейный очаг.
— Добро пожаловать в Конвенто[2]. Я очень рада, что вы решили остановиться именно у нас. Монти — большой друг нашей семьи. — Селестрия с недоумением посмотрела на Фредерику, понимая, что та ничего не слышала о его смерти. Какое-то мгновение она колебалась, не зная, что сказать, и обдумывая, как лучше преподнести печальную новость. Она мельком взглянула на миссис Уэйнбридж. Ее глаза и щеки запали от переутомления, и Селестрия поняла, что эта женщина вряд ли ей чем-то поможет. Лицо Фредерики вдруг помрачнело.
— В чем дело? — спросила она, сжав пальцами кулон с изображением Девы Марии, висевший на ее большой груди.
— Мой отец умер, — сказала Селестрия.
Фредерика впилась в нее взглядом.
— Я просто не знаю, что сказать, — прошептала она. Женщина вздохнула, глубокая морщина пролегла меж бровей, а кожа под глазами вся сморщилась. Она еще долго не сводила глаз с Селестрии, изо всех стараясь понять то, что сейчас услышала. Наконец она положила руку на плечо девушки, и ее голос, когда она все-таки решилась заговорить, стал чуть слышным и немного сиплым. — Я очень сожалею, что Монти не стало, и это не только ваша невосполнимая утрата, но и моя тоже. Входите внутрь, вам обоим необходимо что-нибудь выпить и хорошенько поесть. Вы, должно быть, сильно устали.
Фредерика провела их через двор к маленькой двери, ведущей в узкий коридор, выходивший на огород. Там большими группами стояли огромные терракотовые горшки с базиликом и шалфеем, а еще очень уютно себя чувствовало молодое семейство лоснящихся черных котов. Селестрия подняла глаза в небо и затаила дыхание при виде огромной луны, которую кто-то словно подвесил на расстоянии всего нескольких ярдов от того места, где она сейчас стояла, — казалось, что можно дотянуться рукой до светящегося шара на темнеющем небе. Она никогда раньше не видела такой яркой и невероятно огромной луны, как та, которую ей посчастливилось созерцать той ночью над Марелаттом. Без лишних слов Фредерика открыла дверь в кухню. Там в воздухе витал аромат молотого кофе. Вдоль одной стены висели грубые деревянные дощечки для нарезки хлеба, очень отличающиеся друг от друга, а противоположную украшал ряд черных половников. Длинная полка над раковиной и буфетом буквально прогибалась под тяжестью забавных горшочков и кувшинов самых разнообразных размеров и цветов, которые можно приобрести разве что на марокканском базаре. И Селестрия очень скоро поняла, осмотревшись в доме, что Фредерика Гансия была страстным коллекционером. Если та вдруг загоралась желанием купить какую-нибудь вещь, от которой любой бы на ее месте отказался, то покупала целую партию. Чего только не было среди ее приобретений: кофейники, доски для нарезки хлеба, предметы африканского искусства; все они закупались в больших количествах, и затем хозяйка заботливо расставляла и развешивала их в доме. Каждая комната имела свой неповторимый стиль и была краше предыдущей. Фредерика обладала уникальным чувством цвета и ощущала своеобразие отдельно взятой вещи, придавая каждой из комнат, которые, по сути, были когда-то просто кельями монахов, необыкновенную теплоту и живость. На противоположной стороне кухни находилась дверь, ведущая в сад, который заканчивался апельсиновой рощицей.