Не обращая внимания на мамину настойчивость, Ляля продолжала лежать. Ей действительно не хотелось есть. Через минуту дверь отворилась, и появилась удивленная Алла Николаевна.
— Доченька, что случилось? Ты бы хоть с нами поздоровалась.
— Мам, прости, я плохо себя чувствую. Я просто полежу, ладно?
— Ляль, ты заболела? — Алла Николаевна подошла к дочери и положила теплую ладонь ей на лоб.
— Нет, я не больна. Просто… — Ляля уж было хотела рассказать историю, случившуюся с ней на улице, но передумала. Она нежно переложила мамину руку на свою щеку, прижавшись к ней что было сил. — Мамочка, я очень-очень тебя люблю, если бы ты только знала, как я вас с папкой люблю.
— И мы тебя любим, милая. У тебя все хорошо? — настороженным тоном переспросила мама.
— Хорошо, — успокоила ее Ляля. — Мам, может, я попозже приду.
— Конечно, ты поспи, раз устала. — И Алла Николаевна поцеловала дочь в щечку. — Я-то думала, ты нам сыграешь…
Мама ушла к отцу — сетовать на весенний авитаминоз и магнитные бури, которые так пагубно сказываются на юношеском организме. Чтобы как-то развеяться, Ляля вяло принялась наводить порядок в комнате. Прежде всего она положила обратно в шкаф огромную охапку нот, извлеченную утром. Любимую сонату Гайдна отыскать так и не удалось, о чем она, помнится, ужасно жалела. Мама, профессиональный преподаватель музыки, сумела привить дочери настоящую страсть к игре на фортепиано. Поэтому каждый день после школы Ляля неустанно упражнялась, в мечтах видя себя за великолепным роялем Московской консерватории виртуозно исполняющей Моцарта, Бетховена и Баха попеременно. Но сейчас не радовали даже ноты. Бросив убираться, Ляля сняла с полки томик Пастернака, открыв его наугад:
Вздохнув, Лялька поставила книжку на полку, которую Пастернак делил с Бёрнсом, восточными поэтами и со знанием дела подобранной библиотечкой русской классики. Девушка любила долгими зимними вечерами пролистывать уже знакомые страницы, вновь и вновь наслаждаясь понравившимися некогда отрывками. Но сейчас не зима, а весна. Так отчего так грустно? Окончательно махнув рукой на прежние благие намерения, Ляля поправила смятое покрывало и сгребла в угол несколько мягких игрушек. Кроме плюшевого слона, в ее комнате проживали разноцветный кот и покрытая бурым мехом обезьяна — друзья Лялиного детства. Расставаться с ними не хотелось — быть может, потому, что слишком рано еще было взрослеть.
Выходить к Александру Моисеевичу в запылившемся на улице платье было как-то неудобно, и Ляля подошла к гардеробу, с трудом втиснутому в ее комнатку. Он принадлежал к тому же гарнитуру, что и безразмерная кровать, и Ляля давно намекала папе, что пора бы избавить ее скромное жилище от дубового динозавра. Папа в ответ говорил, что гардероб очень удобен, надежен и даже грациозен. Затем в разговор вступала мама, замечавшая, что классический стиль очень красит Лялину комнату. «Что ж, — подумала с улыбкой Ляля, — по крайней мере все мои шмотки сюда помещаются без проблем». Сменив балахончик на легкий, но строгий костюм, Ляля направилась в гостиную, которую Соколовы торжественно называли залой. В будние дни комната эта выполняла функции кабинета и библиотеки главы семейства. Стеллажи, забитые книгами, доходили до потолка, а потолки в старом доме были метра под четыре…
Ляля могла найти здесь все, что угодно: от «Трех мушкетеров» до заумных диссертаций известных физиков-теоретиков. Смотрелось это даже эффектно: глянцевые Сервантес, Байрон, Гюго, Лермонтов и Набоков с одной стороны залы подмигивали потрепанным корешкам трудов Капицы, Вернадского и Эйнштейна у противоположной стены. Художественную литературу в дом приносили мама с Лялей, которых папа ворчливо называл книгоманками. Сам же глава семейства регулярно покупал справочники и учебники, относящиеся к всевозможным областям знаний, заявляя, что «всякий человек обязан иметь энциклопедическое образование». С годами семейная библиотека так разрослась, что и сами ее хозяева иной раз задумывались о том, какими сокровищами обладают. Ляля же регулярно устраивала охоту на еще ею не прочитанные и давно позабытые родителями книги.
Стол был накрыт, как всегда, безупречно. Для почетных гостей приготовили фамильный сервиз. И гости не замедлили явиться.
— Аллочка! Женя! Лялечка!
Обменявшись приветствиями со всеми, Александр Моисеевич принялся снимать обувь. Гости в доме Соколовых неизменно разувались, дабы сберечь всюду постеленные ковры. А из уважения к другу семьи Алла Николаевна всякий раз заранее выставляла в коридор его личные тапочки.