Любовь Овсянникова
Вам, чье имя легко угадывается из текста
Автор
Найти виновных
Приключенческий рассказ
1
Александр с улыбкой удовлетворения отошел от зеркала. Сегодня он себе понравился, и это обстоятельство вдруг сообщило ему прекрасное настроение, весьма некстати, впрочем. Приятным показался одеколон, который он опрометчиво купил с рук у забредшего в их издательство торгового агента, а потом жалел; и чисто выбритая бархатная кожа, зачастую вызывавшая раздражение молочной белизной и розовым румянцем на щеках. Да ведь уже тридцать пять стукнуло, а лицо до сих пор как у младенца, — думал он о себе в такие минуты. Даже прямые, вечно рассыпающиеся волосы показались эдакой небрежной деталью, придающей его виду особый шарм.
На самом деле Александр был к себе несправедлив. Его действительно несколько картинное лицо почти не выделялось на фоне ладно скроенной фигуры, ибо был он высок и строен. И хоть широкие плечи грешили легкой сутулостью, они не скрывали достоинства гордо посаженной головы, а всей фигуре придавали обаяние мужественности.
Особенно хорош был Александр, когда двигался. Его жесты, скупые, без лишней экспрессии, отличались скупостью и мягкостью. Такой же была и походка. Если представить себе Игоря Костолевского с лицом Владимира Конкина, то легко понять, что кино потеряло в нем прекрасного героя.
Но Александр не знал своих достоинств. Может, потому что ему о них никто не сказал, а может, не имел возможности видеть себя со стороны. Существовало еще одно объяснение, и оно, скорее всего, было самым верным, — его внешность… была не в его вкусе. Так случается иногда, и тут уж ничего не поделаешь. Родился человек с такой внешностью, которая не отвечает его представлениям об идеале, и пиши пропало, сетованиям не будет конца. Беда, конечно, так как за этим закономерно следуют комплексы, а за ними — тотальная неуверенность.
О, вот это, последнее, ему о себе было известно хорошо! Слишком хорошо. Оно мучило его, лишало покоя, тем самым, усугубляясь, усиливая внутреннюю драму.
Но природа редко бывает категоричной, только беспощадной или только расточительной. Довесив к его внешней привлекательности комплексов по ее поводу, словно спохватившись, прибавила горсть увлеченности в характер и направила эту увлеченность в самое то, что надо, — на деятельность. В работе Александр начисто забывался, переставал думать о себе, своих чертах и качествах, наполнялся азартом погони и боя за достижение цели.
Получалось, если суммировать, что был он объективно запрограммирован на удачную карьеру и неуспех у женщин. А это являлось сочетанием редким и тем более дорогим в глазах тех, вышедших из легкомысленного возраста, кто его окружал.
Как уже можно было догадаться, Александр не был женат, хотя это вовсе не означало, что он не замечал женщин или что ему никто не нравился. Были, были периоды острой влюбленности, робкие попытки заявить об этом, неудачи, разочарования, горечь.
К тридцати годам он познал весь спектр душевных тревог, сопряженных с прекрасным полом. Конечно, был уже не мальчик, но по-прежнему краснел в минуты неловкости. Таким и приехал когда-то в Киев из Тернополя, завершив там карьеру стилиста и надеясь начать здесь карьеру издателя, и обрести, наконец, личное счастье.
А что нашел? Что обрел?
2
Но сегодня был особый день — день его триумфа.
Он собирался в дорогу: укладывал свои вещи, припасенные подарки и вспоминал забытое.
«Забыть» — смаковал это слово. «За быть» — то есть «быть за». За чем? Мозг человеческий представлялся морем, поверхностная гладь которого — это то, о чем мы помним, а глубинная часть — то, что и есть «быть за». Следовательно, забыть — означает: вывести из оперативного массива, оставить на потом, на случай крайней нужды. Какая же крайняя нужда подошла ко мне? — удивлялся он, вспомнив вдруг, как отец нес его на руках из детского садика. Декабрьский день погас, и на небо взобралась круглая тяжелая Луна.
— Кто это? — спросил он, показывая на это диво.
— Луна.
— Ее так зовут? — продолжал знакомиться, как и в детсаду, куда попал недавно и где период знакомств еще не завершился.
— Да, сынок, — усмехнулся отец.
— А как ее хомилия?
Отец не нашел, что ответить и промолчал.
Почему вспоминается все это?
Ему тогда едва исполнилось три годика. Человек не может так отчетливо вспоминать события из младенчества, ибо это еще не было даже детством. А он вспомнил, как будто это было вчера. И скрип снега под ногами отца. И пощипывание морозца.
Не строил планы, не мечтал, а именно вспоминал, и это вызывало скорее недоумение, чем умиление. И наполняло его щемящей, пророческой грустью.
Было лето, когда он купил эту квартиру на Оболони. Здесь только-только начали строить элитные дома — в стороне от проспекта Корнейчука, на берегу Днепра, где еще недавно располагался дикий пляж, рос ивняк и по вечерам пели лягушки. Их дом вводился в строй одним из первых. Квартиры процентов на семьдесят были распроданы предварительно, а на остальные, оставленные на самых «ходовых» этажах, объявили аукцион.
Соседями его скромной — по меркам этого дома, где меньших просто не было — обители на третьем этаже были две пятикомнатные двухуровневые квартиры.
— И кто же, кто же есть здесь, по соседству? — напевал он, расставляя мебель в комнате, отведенной под кабинет.
А наутро, выйдя за порог, как по заказу столкнулся с девушкой.
— А я — ваш сосед! — выпалил он от неожиданности, вполне в соответствии с тернопольскими традициями. — Меня зовут Саша. Александр, — поправил он себя и протянул девушке руку для знакомства.
— Лариса, — официально представилась она и, лукаво улыбнувшись, совсем по-домашнему сказала: — Лара. До свидания, Александр, — махнула освободившейся от пожатия рукой и заспешила вниз по ступенькам, игнорируя скоростной лифт.
— Саша! — крикнул он ей вслед.
— Да, Саша! — услышал в ответ согласие общаться запросто.
Лариса была моложе его лет на двенадцать. Тоже, считай, не девочка, как судить по теперешним нормам. Но рыжие волосы и невыразительный цвет лица делали ее совсем молоденькой, почти юной. И Саше она начала сниться по ночам. Будто бежит навстречу по летнему, разморенному зноем лугу, размытая жарким маревом, неясная, загадочная. И неизменно в веснушках, хотя в действительности их у нее не было.
— Извини, соседик, ты опоздал, я выхожу замуж, — ответила Лара в какой-то из дней на его признание.
— За кого? — вырвалось у него.
— За Сергея, — как будто он должен был знать всех на свете Сергеев.
— Кто он? — Александра выбил из колеи такой ответ, и он задал, конечно, нелепый вопрос.
— Он живет в Кривом Роге, металлург.
— Металлург? — автоматически повторил Саша, словно удивляясь, что в это время уцелели такие экзотические, далекие от его издательской деятельности профессии.
Ларисе показалось, что он жалеет ее. Это было не так, в его тоне обозначились недоумение и досада. Но ей самой очень не хотелось покидать Киев, новую родительскую квартиру. Она думала, что будет бояться жить в отдельном коттедже где-то на окраине Кривого Рога, и ей мерещилось, что ее все жалеют.
— Не волнуйся, у него все в порядке! — с вызовом ответила она.
— А я и не… — он не успел договорить, цокот ее каблуков опять стремительно удалялся вниз.
Да, он видел несколько раз, как Лара садилась в шикарный «Мерседес», но мало ли кто мог быть за рулем, предупредительно открывать перед нею дверцы. Может, это был их домашний шофер. Теперь он знал, что это не так — то был Сергей, видный, импозантный парень. Он его хорошо запомнил.
Приглашения на свадьбу от Ларисы не последовало, видимо, она не хотела доставлять ему лишних сожалений. Может, и правильно. Но перед отъездом зашла попрощаться, оставила свой адрес и телефоны, записала себе его номера.