Я свернул на асфальтированную дорожку и остановился. Дом Хильды походил на другие, за исключением того, что в окнах не было света. Женщина смотрела на темное низкое здание, словно это был опасный лабиринт, через который ей предстояло пробираться.
– Вы здесь живете?
– Да. – В ее голосе послышалась трагическая нотка. – Простите. Мне не следовало говорить об этом, но я боюсь туда входить.
– Боитесь? Чего?
– Чего боятся люди? Смерти. Других людей. Темноты. Я боюсь темноты. Доктор назвал бы это никтофобией, но знание названия болезни не помогает от нее избавиться.
– Если хотите, я войду с вами.
– Очень хочу.
Я подал ей руку, и мы двинулись по мощеной дорожке. Хильда держалась смущенно, стараясь идти подальше от меня, словно ей было неловко опираться на руку мужчины. Но в дверях, коснувшись меня бедром и грудью, она взяла меня за обе руки и провела в темный холл.
– Не уходите.
– Но я должен идти.
– Пожалуйста, не оставляйте меня одну. Я ужасно боюсь. Потрогайте, как бьется сердце.
Хильда с такой силой прижала мою руку к своему боку, что кончики моих пальцев утонули в ее мягкой плоти, коснувшись ребер. Сердце действительно колотилось от страха или другой сильной эмоции.
– Видите? Я боюсь. Мне так много ночей пришлось провести одной.
Я чмокнул ее и отодвинулся.
– Вы всегда можете включить свет. – Я пошарил по стене в поисках выключателя.
– Нет. – Хильда убрала мою руку. – Я не хочу, чтобы вы видели мое заплаканное лицо. Я и так не слишком красива.
– Вы достаточно красивы для всех практических целей.
– Нет. Вот Энн в самом деле красивая.
– Об Энн я ничего не знаю. Я никогда ее не встречал. Спокойной ночи, миссис Черч.
– Спокойной ночи, – ответила она после паузы. – Не хочу снова извиняться, но на минуту я потеряла голову. Брэндон часто работает допоздна. Когда он вернется, со мной будет все в порядке. Спасибо, что подвезли меня.
– Не стоит благодарности.
– Если увидите Энн, сразу дайте мне знать.
Я пообещал это сделать и поехал назад в город.
Глава 8
Бугенвиллию-Корт сторожили две финиковые пальмы, стоящие по обеим сторонам входа, словно лохматые часовые. Когда я вышел из машины, толстая крыса пробежала по тротуару передо мной и быстро полезла по стволу одной из пальм. Давно сухой фонтан в центре двора украшал бетонный ангел, покрытый щербинками, похожими на следы оспы. Каждый из восьми коттеджей вокруг имел маленькое крыльцо, поросшее бугенвиллией с пурпурными цветами. В большинстве коттеджей горел свет и играла музыка, но только не в номере три.
Дверь открылась, как только я прикоснулся к ней. Я включил карманный фонарик. Край двери вокруг замка был исцарапан и местами расщеплен. Я вошел внутрь и закрыл дверь локтем. Думая о том, что со времени исчезновения Энн Майер прошло уже шесть дней, я инстинктивно принюхивался в поисках запаха смерти, но ощущал лишь застоявшиеся ароматы жизни – сигаретный дым, алкоголь, духи и трудноописуемый мускусный запах секса.
Луч моего фонарика скользил по стенам и мебели, выхватывая из темноты репродукции смуглых обнаженных женщин Гогена и проституток Лотрека в больших причудливых шляпах, поддельный камин с газовой горелкой, маленькую книжную этажерку, разбросанные повсюду книги в бумажных обложках, секретер кленового дерева, портативный бар из ротанга и складную тахту с полосатой обивкой, выглядевшую новой и отнюдь не дешевой.
Крышка секретера была открыта – хлипкий замок вышел из строя. Ящики были набиты бумагами и конвертами. Верхний конверт был надписан мужской рукой и адресован мисс Энн Майер, но внутри ничего не оказалось.
За прикрытой занавесом аркой начинался короткий коридор, ведущий в спальню и ванную. Спальня была маленькой и сугубо женской. Кровать на низких ножках и туалетный столик покрывала желтая кисея под стать занавескам. Стенной шкаф набит одеждой – спортивные и деловые костюмы, пара вечерних платьев, слегка пахнущих пудрой и духами.
Было невозможно определить, все ли на месте, но на подставке для обуви имелись пустые места. Кровать была тщательно застелена, однако сбоку виднелась вмятина в том месте, где кто-то сидел. На столике возле кровати лежали золотые часики, украшенные маленькими бриллиантами.
Под кроватью было пусто, а содержимое ящиков могло представлять интерес разве только для фетишистов: Энн Майер тратила много денег на нижнее белье.
Я вошел в ванную, опустил штору на маленьком высоком окошке и включил свет. На веревке над ванной висели чулки. Я открыл аптечку над раковиной. Среди множества пузырьков и коробочек имелась картонная коробка, наполовину полная капсулами с голубой полоской и с надписью: «Принимать, когда нуждаетесь в отдыхе и сне».
Закрыв зеркальную дверцу, я посмотрел на свое отражение сквозь пятна зубной пасты на стекле. Лицо казалось бледным, а прищуренные глаза светились любопытством. Я вспомнил пальмовую крысу. Она живет во мраке, питаясь объедками, и вечно прислушивается. В ожидании опасности. Думая о ней, я чувствовал, что крыса мне нравится куда больше самого себя.
Сквозь зашторенное и закрытое окно соседнего коттеджа доносилась громкая музыка: «Бэби, не пора ли домой?» Зубной щетки на полочке не оказалось. Я вернулся в спальню и подошел к туалетному столику. Кое-каких вещей явно не хватало – губной помады, пудры, крема для лица, карандаша для бровей. Зато присутствовали щипчики и бритва.
Вернувшись в первую комнату, я обшарил ящики секретера. В них не было ничего личного, хотя счета и деловые письма оставались нетронутыми. Наполовину использованная чековая книжка демонстрировала баланс свыше девятнадцати тысяч долларов. На последнем обрывке была отмечена уплата 7 октября ста сорока трех долларов и тридцати центов мадемуазель Файнери. Восемь дней назад.
Отделения для бумаг были забиты счетами и расписками в получении – большей частью за одежду и мебель. Снова ничего личного. Я был готов сдаться, когда обнаружил прижатый к задней стенке одного из отделений конверт, сложенный вдвое. На нем стоял штемпель Сан-Диего почти годовой давности. Конверт содержал письмо, написанное химическим карандашом на обеих сторонах листа дешевой гостиничной бумаги. Письмо было подписано «Тони».
Я закрылся в освещенной ванне и начал читать:
«Дорогая Энн!
Возможно, ты удивишься, услышав обо мне. Я и сам удивляюсь. После того, что ты сказала мне в последний раз, я не думал, что захочу видеть тебя снова, а тем более писать тебе. Но я застрял в Диего, а этот ужасный городишко не стал лучше со времен войны. Корабль, который я должен встретить, задержал шторм у полуострова Калифорния. Он прибудет не раньше завтрашнего утра, поэтому мне пришлось здесь заночевать. Я вижу перед собой в этой комнатушке твое лицо, Энн. Почему ты мне не улыбаешься?
Ты, очевидно, думаешь, что я совсем спятил, но я сегодня вечером даже не выпил ни капли. Я выходил прогуляться и видел много женщин, которые охотно пошли бы со мной, но они мне не интересны. С тех пор как я встретил тебя, меня не интересуют другие женщины. Я бы женился на тебе, если бы ты согласилась. Я знаю, что у меня туго с деньгами и что я не могу соперничать с тем парнем, делающим деньги на выпивке, но я преданный друг. А того парня тебе следует остерегаться, Энн. Ему нельзя доверять. Я слышал, что он скоро угодит в финансовую дыру, так как у его жены кончились деньги.
Я знаю, что ты считаешь меня «мексикашкой», недостаточно хорошим для тебя. Но это неправда, Энн. Мои родители были стопроцентными испанцами, и в моих жилах нет ни капли мексиканской крови. Я ничуть не хуже тебя и куда более белый, чем тот парень. Из-за тебя я готов на все, Энн.
Это не угроза. Я никогда тебе не угрожал. Когда я сходил с ума, дело было вовсе не в ревности, как ты говорила. Я беспокоился за тебя. Я напролет ночи стоял возле твоего дома, когда тот парень был там. Я делал это много раз, так как стремился тебя защитить, хотя никогда ничего тебе не рассказывал. Не бойся – другим я тоже не стану выбалтывать секреты.