– Выходит, вы его знаете, а? Видели бы вы, как он подпрыгнул, когда я закричал! Понесся к машине, как заяц, а женщина за ним по пятам. Машина стояла с другой стороны бака, где дорога делает петлю, так что у меня не было шанса их догнать. Хотя благодаря этому я заполучил недурную лопату. – На его лице появилась озорная усмешка, и он стал похож на сморщенного мальчугана с фальшивой бородой. – Хотите взглянуть?
– Я бы хотел взглянуть на яму. Мы могли бы поехать туда?
– Почему бы и нет? Только предупреждаю: смотреть там не на что. Яма как яма. Конечно, если вы никогда в жизни не видели ям...
Он снова разразился пронзительным птичьим хохотом.
– Еще как видел, – ответил я. – В настоящее время я сижу в одной из них.
В нескольких ярдах от гостиницы грязная, изрытая колеями дорога, извиваясь, тянулась вверх по склону. Мы проехали залитую солнцем поляну, где находились конюшни и коррали, за которыми круто вздымался холм, поросший неровными рядами деревьев. Я разглядел на вершине деревянный водяной бак, установленный на подмостках. Мы вскарабкались по узкой дороге на предельно низкой скорости.
Я остановил машину под зеленой аркой из ветвей.
– Туда, – указал Мак-Гауэн.
Он повел меня по гранитному гребню, торчащему из земли, как сломанное ребро, и вниз в овраг. Яма была футов шести в длину и двух в ширину. Она напоминала могилу, но была куда мельче – не более фута глубиной. Рядом возвышалась куча песка, смешанного с сосновыми иголками. Я опустился на колени и ощупал пальцами дно ямы. Оно было твердым – значит, яму не копали глубже и не засыпали после этого землей.
– Я предупреждал вас, что тут не на что смотреть, – сказал старик, стоя позади меня. – Интересно, зачем эти придурки здесь копались? Искали зарытые сокровища?
Я встал и повернулся к Мак-Гауэну:
– Кто копал яму?
– Женщина.
– Керриган не угрожал ей оружием?
– Не видел такого. Может, он держал револьвер в кармане? Он стоял там, где стою я, засунув руки в карманы. Это на него похоже – свалить на женщину грязную работу.
– Вы сказали, он побежал первым, когда вы закричали?
– Верно. Держу пари, он в жизни не бегал так быстро. Она еле за ним поспевала. Даже споткнулась разок, прежде чем выбежать на дорогу.
– Где она упала?
– Сейчас покажу.
Мы вскарабкались по дальнему склону оврага туда, где дорога делала петлю и спускалась с холма. Старик указал на узкую канаву возле дороги. Она заросла кустами мансаниты, ветки которой были красными и блестящими, словно их только что окунули в кровь.
– Вот здесь, – сказал Мак-Гауэн. – Он уже был в машине, когда она упала, и даже не вылез, чтобы помочь ей подняться.
– Вы не слишком жалуете Керригана, не так ли?
– Так, сэр. У меня нет причин относиться к нему по-другому.
– Что вы с ним не поделили?
– Я не люблю об этом говорить. Это семейное дело, связанное с моей внучкой. Она еще совсем молоденькая девушка.
Заметив, что я не слушаю, он умолк. Мой взгляд поймал кое-что в зарослях мансаниты. Это был каблук женской туфли, застрявшей в щели между двумя гранитными валунами. Сверху торчали несколько погнутых блестящих гвоздиков. Я вытащил его – это был каблук среднего размера, с резиновой набойкой, покрытый стертой коричневой кожей.
– Похоже, она потеряла каблук, – проговорил старик. – Я заметил, что женщина прихрамывала, когда поднялась. Подумал, что она повредила ногу.
– Куда они поехали отсюда?
– Здесь только одна дорога. – Он указал вниз.
С места, где мы стояли, я видел ртутные проблески озера между деревьями. Солнце висело над ним, как огромная и бесшумная паяльная лампа. За белым выступом плотины скрывались электростанция и прилегающие к ней строения. Пурпурные стены каньона тянулись вдаль, истаивая в солнечном свете. Белая туманная дымка над долиной скрывала Лас-Крусес. С высоты и в лесной прохладе было трудно вообразить, что там находится город с пятьюдесятью тысячами человек, изнемогающими от жары на улицах. Я посмотрел на кожаный каблук, который держал в руке, и подумал: кто же из этих пятидесяти тысяч был Золушкой?
Глава 17
Я отвез Мак-Гауэна домой. Он жил в маленьком коричневом коттедже позади гостиницы, с остроконечной крышей, как у швейцарского шале, и нарисованными на двери желтыми подсолнухами. К моему удивлению, старик пригласил меня на чашку чая.
В гостиной, заставленной древней, табачного цвета мебелью, ощущалась атмосфера Старого Света. На столе возле транзистора лежали несколько давних выпусков «Панча». На стене висели картинки из «Иллюстрейтед Лондон ньюс» и выцветшие фотографии.
Одна из них представляла собой увеличенный снимок мускулистого мужчины без пиджака, обнимающего за плечи женщину в капоре. Они стояли перед белым каркасным домом, улыбаясь друг другу. Хотя дом походил на безобразную коробку, а люди были бедно одеты, в этой сцене ощущалось нечто идиллическое, а в улыбках – довоенное простодушие. Посмотрев на снимок повнимательней, я понял, что мужчиной был Мак-Гауэн без бороды и в расцвете сил.
Старик, прихрамывая, вышел из кухни.
– Чайник скоро закипит. Присаживайтесь.
– Вы очень любезны.
– Я всегда рад гостю. Здесь уже месяц никого не было, а мне одиноко после смерти моей старухи. – Он указал пальцем на фотографию. – Это мы с ней двадцать пять лет назад. Я ведь не всегда был таким отшельником, как теперь.
– Вы остаетесь здесь один на всю зиму?
– Да.
– Я не вынес бы одиночества.
Мак-Гауэн опустился в старое плюшевое кресло, из которого поднялось при этом облако пыли. В солнечном свете, проникавшем через окно, пылинки крутились, словно кипящее золото.
– Бывает разное одиночество, мистер... как, вы сказали, вас зовут?
– Лу Арчер.
– Бывает разное одиночество, мистер Арчер, – повторил он. – Самое лучшее то, которое вы создаете для себя сами. Вы чувствуете определенное удовлетворение, живя один и ни в ком не нуждаясь, особенно в старости. Знаете, человек устает болтаться по свету. Я за свою жизнь чем только не занимался – плавал матросом на корабле из Глазго, выращивал пшеницу в Манитобе, добывал серебро в Неваде и медь в рудниках Трэверса, был дворником в Сан-Бернардино, прежде чем перебраться сюда. Но в городе я всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Почти каждый год я во время отпуска возвращался в Трэверс.
– Не думаю, чтобы я когда-нибудь слышал о Траверсе. Это в Калифорнии?
– Да, неподалеку от границы с Невадой. – Старик снова указал на фотографию: – Этот снимок сделан в Трэверсе, когда там жило больше тысячи человек. А теперь это город-призрак. Ничего не осталось, кроме домов, да и те понемногу осыпаются. Рудник истощился. В последний раз, когда я ездил туда года три-четыре назад, в городе не было ни души. – Он улыбнулся. – После Сан-Бернардино меня это вполне устраивало.
– А у вас есть родственники, кроме вашей жены? Я хотел вернуться к его внучке.
– Был сын, – ответил Мак-Гауэн. – Теперь ему было бы столько же, сколько вам. Погиб во время несчастного случая в порту. Его освободили от призыва, потому что он работал на верфи, но это ему не помогло. Впрочем, я и до этого нечасто с ним виделся. Он связался с филиппинской девушкой, и мне это не слишком нравилось.
Его мысли меняли направление под действием переменчивого ветра воспоминаний.
– Джо не виновата, что выросла дикаркой. Ее мать снова вышла замуж – на сей раз за филиппинца, – и они позволяли девочке бегать по улицам Лонг-Бич, когда ей следовало быть в школе.
– Вы говорите о вашей внучке?
– Да. Сейчас она живет в Лас-Крусес. Вы, случайно, ее не знаете?
– Возможно, – небрежно отозвался я. – Как ее зовут?
– Не помню ее фамилию по мужу, но она обычно называет себя Джо Саммер. Это вроде сценического имени – она хочет стать профессиональной певицей. Может, вы слышали, как она пела в ночном клубе в Лас-Крусес? В «Золотой туфельке»?