С Мартином все происходило так быстро. Какбудто я все еще была в том скоростном поезде, ведь мне даже в голову не могло прийти, что их встреча могла оказаться не таким уж замечательным событием.
Оказывается, ей действительно нужна была всего минута, чтобы завершить вызов. На самом деле, думаю, что она отключилась, даже не попрощавшись.
Потом она встала и притянула меня для быстрых объятий, сказав:
— Надеюсь, ты не возражаешь, что я спросила Сэм и ее друга, что мы займем комнату на несколько минут. Она занесла вещи минуту назад.
Я пожала плечами, обнимая ее в ответ.
— Нет, нет. Все хорошо. Думаю, ей все равно нужно было встретиться с ее тренером по теннису.
Она выпустила меня из объятий и сложила руки перед собой.Она никогда не скрещивала руки. Когда она стояла, то всегда складывала руки вместе. Она сказала мне однажды, что в начале своей карьеры сложенные руки удерживали ее от ерзанья. Сейчас она сделала это по привычке.
— Хорошо. Ты, должно быть, удивлена, почему я здесь на день раньше и без твоего отца. — Она испытывающе осмотривала меня, ища изменения в выражении моего лица.
— Я говорила Джорджу, что не вернусь до сегодняшнего дня, когда звонила на прошлой неделе. Надеюсь, ты получила сообщение.
— Да. Твое неожиданное путешествие. Это одна из причин, почему я здесь. — Мама, наконец, встретилась со мной взглядом, и я заметила некоторую неуверенность в ее голосе.
Я нахмурилась, искоса глядя на нее.
— Все в порядке?
Ее взгляд смягчился, вызывая тревогу, она открыла было рот, чтобы ответить. Но потом быстро закрыла его обратно и бросила взгляд на дверь поверх моего плеча. Я проследила за ее взглядом и обнаружила Мартина, остановившегося на входе в мою комнату. И я ничего не могла поделать со своей широкой улыбкой.
— Ох! — Я протянула руку, не обращая внимания на маску, скользнувшую на лицо Мартина, когда я втянула его в комнату и снова повернулась к маме. — Мам, это Мартин Сандеки. Мартин, это моя мама, Джосс Паркер.
Я знала, что это прозвучало, мягко говоря, легкомысленно, но ничего не могла с этим поделать. Я была так взволнованна. Я любила маму и гордилась ей. Она была моим супергероем. А я была ее самым большим фанатом.
И сейчас я знакомила ее с Мартином, c парнем, которого я любила.
Я решила, что раз они оба были удивительными и гениальными, и у них были замечательные мысли о будущем телекоммуникаций и технологий, они сразу же начали бы оживленную беседу на эту тему. Я проигнорировала тот факт, что намерения Мартина не были полностью альтруистическими, но, в конечном итоге, его планы тоже принесли бы пользу обществу.
Я посмотрела на них, когда они пожали друг другу руки, ухмыляясь в ожидании интересного разговора.
Но ничего не произошло.
Вместо этого, я увидела, как моя мать превращалась в Сенатора Паркера, в серых глазах появлялись стальные искры, и она пристально изучала Мартина.
— Сенатор Паркер, — сказал он.
— Мистер Сандеки, — сказала она.
Мой желудок упал, пока я наблюдала за их взаимными хмурыми взглядами и холодным позерством. Я поморщилась, пытаясь сглотнуть, плотное, туманное оцепенение развернулось в моем животе, когда осознание напряжения усилилось, а тишина затягивалась.
Никто ничего не говорил целую минуту. На самом деле, никто ничего не сказал вслух в течение целой минуты. Вместо этого, они уставились друг на друга в молчаливом разговоре между собой. Мое сердце забилось от неловкости, пока я пыталась найти слова, чтобы сделать все лучше, объяснить, что Мартин был хорошим парнем, не таким, как его отец.
Но только я открыла рот, чтобы озвучить этот факт, Мартин наклонился и оставил мягкий поцелуй на моей щеке, прошептав на ухо:
— Увидимся вечером.
Он подарил мне натянутую, извиняющуюся улыбку, которая некоснулась глаз. Затем развернулся и ушел.
Я смотрела ему вслед, уставившись на дверь, размышляя, как все могло пойти настолько ужасно и неправильно за полторы минуты, когда абсолютно ничего не было сказано.
Негромкий мамин вздох привлек мое внимание, и я изо всех сил попыталась заговорить. Наконец я выпалила:
— Он замечательный. Действительно замечательный. Он ненавидит своего отца, и он должен понравиться тебе. У него много идей о спутниках, и он изобрел ленивые удочки... И я не понимаю, что же произошло.
Она печально улыбнулась, улыбка не затронула ее глаз, мама сделала три шага к двери и закрыла ее, потом повернулась ко мне и сложила руки.
— Кэйтлин, Мартин Сандеки— причина, по которой я здесь, на день раньше и без твоего отца.
Я хмуро посмотрела на нее, ища на ее лице подсказку, но видела только терпеливое беспокойство; в растерянности я высказала свое замешательство:
— Я не понимаю.
Она снова вздохнула. Она редко вздыхала. Я ощутила щемящее чувство тревоги.
Мама положила руку на мое плечо и повела нас обоих к кровати, усадив друг напротив друга; затем она сказала своим обычным деловым тоном:
— В мой офис вчера поступил звонок от репортера из "Вашингтон пост", они попросили меня прокомментировать конфликт интересов относительно телекоммуникационного законопроекта. Он поставил под сомнение мою профессиональную этику, если я останусь на своей должности, возглавляя Комитет по коммерции, науке и транспорту, потому что моя дочь находится в серьезных отношениях с сыном генерального директора крупнейшего телекоммуникационного провайдера в этой стране.
— Погоди... Что?
— Кажется, у него есть фотографии тебя и Мартина, снятые во время вашего отпуска, и запись разговора с одним из ваших сокурсников, мистером Бэнджамином Салсмаром, который был с вами на прошлой неделе, который рассказывал, что у вас все серьезно и что ваши семьи довольно близки.
Бэнджамин Салсмар. Бэнджамин. Бэн. Бэн, насильник и чертов монстр!
АХ!
— Боже. — Я покачала головой, закрывая лицо руками. — Так вот почему Бэн был там сегодня утром... Что за придурок.
Я услышала, как мама прочистила горло. Я не подумала, прежде чем сказать; уверена, это был первый раз, когда она услышала, как я ругалась.К ее чести, она никак не прокомментировала это, хотя и говорила мне, когда я была младше, что взрослые люди не использовали нецензурные слова.
Она сразу объяснила, что ругательства использовали идиоты и лишенные воображения члены нашего общества, люди, которые так и не научились взрослому языку — то есть многосложным, описательным словам — и разбрасывались проклятьями, словно продолжая детскую истерику.
Впрочем, Бэн был придурком.
Но помимо придурковатости Бэна, в том, что он сказал, вернее, рассказал "Вашингтон пост", было только пятьдесят один процент правды. Мартин и я были в отношениях. Я не стыдилась его, но сейчас начала замечать, что наши отношения могли стать причиной некоторых профессиональных проблем для мамы.
Спустя несколько секунд она мягко спросила:
— Что происходит между тобой и Мартином Сандеки?
Я сделала успокаивающий вдох и выпрямилась, убирая руки от лица. Затем встретилась с ее взглядом и сказала ей правду:
— Мартин и я встречаемся.
— Я вижу... —Ее задумчивое выражение лица не изменилось, за исключением того, что ее глаза немного сузились. После короткой паузы она спросила: — Как долго это длится?
— Где-то неделю.
— Оу. Тогда это не серьезно.
— Нет. Это серьезно.
— После недели?
— Да, — ответила я решительно.
Она осмотрела меня долгим взглядом, ища оттенок хоть какого-то сомнения, но затем уступила, кивая головой.
— Ладно. Если ты говоришь, что это серьезно, то это серьезно.
Я уставилась на нее. Она уставилась на меня. Я ждала, что она скажет хоть что-нибудь, что подсказало бы мне правильный ответ.