Сегодня Сэм не ночевала в моей супер-огромной королевских размеров кровати. Я видела ее за ужином, но потом она с Эриком и другими парнями собирались купаться под луной. Во время ужина я, в основном, молчала и не захотела идти на пляж. Я замкнулась в себе.
Поэтому я извинилась, игнорируя настороженный взгляд Мартина, пока уходила, чтобы спрятаться в моем гигантском люксе.
Мартин был прав. Я все слишком анализировала, используя это как способ подавления страсти. Все можно обосновать, заставить выглядеть глупо, используя рациональную критику. Веру, любовь, надежду, похоть, гнев, печаль, сострадание — все.
И так я проделывала с каждым чувством и эмоцией, которые вводили меня в заблуждение или не поддавались контролю. Когда Мартин прикасался ко мне, я чувствовала, что немного теряла контроль, или вернее, что все выходило из под контроля. Я чувствовала неопределенность, я чувствовала неуверенность, я чувствовала...
Я просто чувствовала.
Я перевернулась на левый бок, вместо того, чтобы смотреть на звезды, теперь я смотрела в окна, выходящие на пляж.
Страсть и увлечение— все это было неплохо. Так же, как не плох мышьяк, хотя им можно убить человека. Если страсть — это неплохо, то почему сама идея быть страстной была столь пугающей?
Вздохнув, я перевернулась в кровати, снова, и взбила подушку. Моя подушка серьезно действовала мне на нервы. Она не читала мои мысли и не поддерживала мне шею как надо. Я думала избавиться от своей подушки, но потом решила дать ей второй шанс. В очередной раз повернувшись, теперь на правую сторону, я зажмурила глаза, желая себе заснуть.
Я не могла.
Мое тело было чувствительным, это да. Но не поэтому я не могла уснуть. Я чувствовала беспокойство, раздражение, я чувствовала недовольство, я чувствовала...
Я чувствовала.
Внезапно сев на кровати, я бросила подушку через всю комнату. Я чувствовала, что она недостаточно поддерживает мне шею, а я ненавидела это. Со всей страстью я ненавидела эту подушку.
Мы никогда, никогда, никогда не были бы вместе.
Отбросив в строну одеяло, я выскочила из этого гигантского люкса. Его размеры подавляли, мне требовалось гораздо меньше. Мне была нужна безопасность. Некоторое время я бродила по дому, сначала намереваясь наведаться в гости на кухню, потому что печенье. Но в последнюю минуту я повернула на право,а не налево,и поднялась вверх по лестнице, а не вниз, и оказалась в комнате с гитарами и роялем.
Я медлила возле двери, уставившись на рояль. Это был Стэйнвей[5], и он был великолепен — черный и гладкий, и изогнутый. Из-за лунного света, проникающего в окна, он выглядел призрачно и таинственно. Мне хотелось прикоснуться к нему. По какой-то причине, в тот момент мне казалось это недопустимым.
В этом не было смысла.
"Глупая, это же просто рояль", подумала я. Но отбросила эти мысли, потому что они были слишком рациональными. Вместо этого, я приняла ощущение волнения. Этот поступок — придти сюда среди ночи, чтобы прикоснуться и сыграть на рояле, взволновал меня, поскольку это чувствовалось запретным. Пусть это было бы опасным, хотя на самом деле это было не так, потому что из-за этого мое сердце билось сильнее, дыхание ускорялось.
Закрыв за собой дверь, я на цыпочках подошла к инструменту. Сев на скамейку, я вздрогнула, когда она скрипнула под моим весом. Положив пальцы на клавиши из слоновой кости, я закрыла глаза. Необъяснимо, иррационально, они чувствовались теплыми на ощупь, мягкими и гладкими.
Потом я начала играть.
Для начала я сыграла несколько композиций по памяти: Шопен, Бетховен, Штраус — после чего, сымпровизировав, сыграла джазовую версию "Пианиста" Билли Джоэля. Потом композицию собственного сочинения, медленную и мрачную, у которой не было начала и конца. Это была бессмыслица, потому что я начала с середины, а каждый знал, что в песне должно было быть начало и конец.
У моих недостатков был здравый смысл и установленные нормы, что также ощущалось запретным и опасным. Опасным, потому что это были изменения. Измененияменя. Я чувствовала, что изменилась, причем коренным образом, когда начала играть все в басовом ключе.
Это была моя песня.
Ну и что, что у нее не было начала и конца? Ну и что, если это была бессмыслица?
Что с того?
Она была моя, и недостаток рациональности делал ее еще более привлекательной. Я любила ее. Для меня она была красивой.
— Благоразумный, — сказала я в пустую комнату, не спеша двигая левой рукой над клавишами. — Практичный, рассудительный, обоснованный, рациональный, реалистичный...— Каждое слово прерывалось аккордом в си минор.
5
Всемирно известная компания — производитель фортепиано. Рояли "Steinway&Sons" известны своим мягким и сочным звучанием, а также достаточно большим сопротивлением клавиш клавиатуры.