Я почувствовала неразборчивый укол вины или сожаления, который я сразу же оттолкнула, вместо этого закатив глаза.
— Сэм...
— Кэйтлин, не сэмкай мне. Пожалуйста, скажи мне, что вы предохранялись.
— Я на противозачаточных, — прошептала я. Не знаю, зачем я шептала.
— И что? Противозачаточные не защищают от генитальных бородавок.
— Сэм...— Видимо, моей единственной защитой против ее здравого смысла было закатывать глаза.
— Кэйтлин, ты же не глупая. Тогда почему ты ведешь себя глупо в этом?
— Я доверяю ему, — сказала я, не задумываясь, и пожала плечами.
Глаза Сэм широко открылись и закрылись, она опустила подбородок к груди; я услышала, как она вздохнула и сказала в пол:
— Ты думаешь, что любишь его.
Я не ответила. На мое молчание она просто подняла глаза. Она выглядела рассудительной, обеспокоенной, взбодрившейся.
Я пожала плечами, хотя и понимала источник и причину ее беспокойства за меня, я не разделяла ее мнения. Мои ноги были слишком высоко над замлей. Я грелась в послелодочном блаженстве. Мартин любил меня. Я любила его. А генитальные бородавки всего мира могли пойти и спрятаться в кабинете химии, мне было все равно.
— Да. Я люблю его. Я влюблена в него.
— Ох. — Она пыталась улыбнуться, но это выглядело словно гримаса. — Ну, это... здорово.
Я рассмеялась на ее усилия выразить поддержку.
— Я знаю, что ты собираешься сказать...
На самом деле, она очень много могла предупреждать меня, обеспокоенная сложившейся ситуацией и тем, как мало она знала о Мартине.
Вместо этого, она подняла руки, чтобы удержать меня от продолжения.
— Я не собираюсь ничего говорить. Ты знаешь, я всегда буду рядом, если тебе что-то понадобится. Все что угодно. Вообще все. Включая визит к гинекологу или имя киллера.
Я улыбнулась своей подруге, потому что у меня не было сомнений в том, что она любила меня.
— Ты хорошая подруга.
Она улыбнулась в ответ, но беспокойство все же виднелось в ее глазах, когда она заговорила:
— Ты тоже, Кэйтлин... И ты достойна самого лучшего, особенно от Мартина Сандеки.
Сэм прошла по комнате, притянула меня в объятия и добавила шепотом:
— Никогда не соглашайся на меньшее, чем в его силах.
Ужин не был неловким. Это так. В самом деле, не был.
Конечно же, Сэм кидала на Мартина "я тебя зарежу" хмурые взгляды время от времени, но в целом наша четверка хорошо ладила. Ее периодические хмурые взгляды на самом деле были забавными, потому что они обычно сопровождались угрожающими высказывания с сомнительной двусмысленностью типа:
— Тебе нужна горчица, Мартин? Или ты не пользуешься резинкой... мятной?
После чего она многозначительно выгибала брови.
Еще одно мое любимое, когда мы обсуждали путешествия, места, куда бы хотели поехать. Эрик сказал, что хотел бы побывать в Австралии, и Сэм сболтнула:
— А что насчет тебя, Мартин? Ты когда-нибудь бывал Внизу? Или юг экватора не в твоем вкусе?
Я заметила, как Эрик скрывал свою улыбку или смех за салфеткой больше, чем один раз.
Мартин не улыбался. Вместо этого, он отвечал на вопросы предельно ясно, как если бы это были нормальные вопросы. Но я видела за его каменным лицом, что она его в равной степени смешила и раздражала.
После ужина, и когда тарелки были убраны, Мартин потянул меня прочь после предложения Сэм сыграть в игру, твердо схватив меня за талию.
— Мы устали, — сказал он.
— Мы? — Я посмотрела на него умоляюще, а затем на Сэм, где она раскладывала игру "Риск". Черт... Я любила настольные игры. Особенно игры о мировом господстве.
— Мы. — Мартин прищурился, глядя на меня, я не была настолько глупой, чтобы не понять, как он хотел остаться наедине.
Я разочарованно вздохнула, после чего повернулась к Сэм.
— Думаю, мы и правда устали.
Она сжала губы, и ее глаза, оценивающие и недовольные, двигались между нами, словно она хотела что-то сказать, но в буквальном смысле прикусила язык.
Я чувствовала небольшой укол вины и одними губами произнесла: "Прости".
Она слегка улыбнулась мне и, пожав плечами, убрала игру.
— Не беспокойся об этом. Может, мы сыграем в другой раз... когда Мартин не будет уставшим.
Легкий укол совести перерос в нечто другое, нечто, напоминающее беспокойство. Я ничего не ответила. Отчасти потому, что я не была уверена, что сказать, и отчасти потому, что Мартин уже выводил меня из комнаты. Но я, наконец, обрела голос, когда мы вернулись в нашу спальню.