Он сказал, сквозь стиснутые зубы. Я знала, что он был в ярости, но это прозвучало отчаянно:
— Клянусь Богом, Паркер, если ты уйдешь, если ты сделаешь это, то все. Клянусь Богом, все будет кончено. Я не могу вечно пытаться доказывать, что я чувствую к тебе и что я хочу от тебя по-настоящему.
— Я верю тебе, — сказала я, не оборачиваясь. Я не могла смотреть на него. Мне нужно было уйти. Я обняла себя руками и, помедлив, пошла к двери.
— Нет, — тихо сказал он, его голос был грубым с нотками отчаяния. — Теперь я умоляю тебя, не делай этого. Я люблю тебя. — Он выдохнул последнюю часть, и последнее слово резко оборвалось, словно он проглотил его.
Меня поразил шок, его слова словно имели физическую силу, наэлектризовав воздух, чтобы достучаться до меня, в груди сжалось мое онемевшее сердце. Я споткнулась, мои плечи сжались, и я крепче обхватила себя руками. Это ощущалось так, будто я держала себя в руках. Если я бы убрала руки, то разбилась бы в лепешку.
Я повернулась, попытавшись сделать глубокий вздох, но не смогла, боль была слишком острой, слишком сильной. Я встретилась с ним взглядом. Умоляющая сила этих глаз и одновременно гордая свирепость в них чуть не сбили меня с ног.
— Тогда помоги мне, — умоляла я в ответ. — Помоги мне найти другой способ. Я не хочу этого делать. Помоги мне бороться с твоим отцом.
В его глазах было отчаяние и мука, когда он посмотрел на меня. Он взмолился:
— Мы можем видеться тайно.
— Нет. Кто-нибудь может узнать, и тогда моя мама будет выглядеть еще хуже.
— Он раздавит меня, Паркер. — Мартин покачал головой, боль от разочарования и беспомощности бросала тень на его черты. — Я не могу пойти против него, еще нет.
Я выпустила дыхание, которое задерживала. Мой голос был полон слез, но в то же время тверд. Пожав плечами, я сказала:
— Тогда... Думаю, пора прощаться.
ГЛАВА 14: Атомные веса
Я не могла перестать плакать. Просто физически не могла.
Мне было больно. Мне было настолько больно. Каждый раз, как я закрывала глаза, видела его лицо, и мне становилось еще больнее. Я стала задыхаться, словно стала тонуть от этого.
Я была не таким человеком, по крайней мере, не была такой до этого момента. Я была спокойной и отстраненной, я презирала драму. Я никогда не понимала девушек, которые плакали из-за парней. Но я делала это сейчас. И я успела чертовски прочувствовать это. У меня не было никакого контроля над моими мучениями, у меня не было выбора, кроме как чувствовать это, все это, и это был отстой.
Так что, я похоронила себя под одеялом и плакала, будто это была моя работа, а я надеялась на повышение по службе. Я плакала, пока моя подушка не стала мокрой, и единственное, чего я добилась, было то, что пульсация в моей голове стала такой же сильной, как и боль в моем сердце.
Вот в каком состоянии нашла меня Сэм после расставания с Мартином.
Она остановилась в двери в нашу комнату, и свет из коридора осветил мою кровать, а я встретилась с ней взглядом, пока она осматривала мое припухшее, заплаканное лицо. Уголки ее рта опустились, когда она сжала губы.
— Кто-то умер? — спросила она.
Я покачала головой и прижала лицо к влажной подушке, мои слова прозвучали приглушенно, когда я драматично ответила:
— Нет. Но я хотела бы.
— Ты хотела бы умереть?
— Да, я хочу умереть.
— Почему?
— Мы расстались.
Иииииии еще больше слез. Я икнула, всхлипывая.
— Ну... Черт. — Я слышала ее вздох, потом она нежно сказала, поглаживая меня по спине: — Я скоро вернусь с мороженым и фруктами.
Дверь щелкнула, закрываясь за ней. Так что я плакала, завернувшись в хаос чувств и мыслей, захлестнувших меня, после того как сама ушла от Мартина.
Может, я была эгоисткой.
Может, месть Мартина была важнее, чем репутация моей матери и обеспечение интернет-сервисом миллионов людей.
Может, мы могли бы видеться тайно, и никто бы не узнал.
Может, мы просто расстались бы на четыре месяца, чтобы он смог привести свой план мести в действие.
Может, я просто превращалась в жалкое существо, которое хваталось за любую соломинку, потому что я скучала по нему каждой клеточкой своего тела, и мысль, что я никогда больше не увидела бы его и не заговорила бы с ним снова, заставляла меня желать поджечь себя.
Конечно же, я бы не подожгла себя, но сделала бы что-нибудь радикальное, потому что мне было так чертовски больно и очень, очень плохо.