Я кивнула, все еще чувствуя себя плохой феминисткой. Но хуже, чем это, мне было все еще больно. Отсутствие Мартина было словно криком в ушах, и острая боль от внезапной утраты пытала мою душу... Тьфу! Теперь я созерцала свою измученную душу. Я была жалкой.
Я простонала.
— Что со мной не так? Как я могу быть настолько расстроена из-за парня, с которым технически была меньше недели?
— Во-первых, перестань себя корить за то, что ты чувствуешь.
— Я жалкая. Я просто гуру драмы. Я та самая девушка. Я годами осуждала ту девушку, а теперь я как она, и мне ужасно жаль, что осуждала ее, потому что, если она чувствовала хотя бы одну десятую той агонии, которую я чувствую сейчас, то мне нужно написать ей письмо с извинениями. Мне хочется ударить себя по лицу за то, что была такой осуждающей.
— Кэйтлин, мы все становимся такими девушками рано или поздно. Ты не сможешь узнать или понять другого человека до тех пор, пока не переживешь подобный опыт. У тебя все произошло слишком быстро и сильно. Вы словно оказались в лагере знакомств на острове. Девочка моя, ты потеряла девственность всего два дня назад! Дай себе немного времени, чтобы приспособиться.
— Ох, Сэм, как я смогу делать это всю оставшуюся жизнь, если спустя шесть часов после расставания я уже раздумываю о смерти от огня в качестве альтернативы боли в сердце?
Сэм вздохнула и обняла меня. Она положила голову на мое плечо и тихонько сказала:
— Кэйтлин, остановись и подумай об этом, действительно задумайся о том, что происходит. Задумайся о том, что ты знаешь об этом парне.
— Я знаю, что он любит меня, а я рассталась с ним, сама даже не знаю почему.
— Я знаю почему. Ты рассталась с ним, потому что хотела сделать все правильно.
— Но он любит меня и...
Она сделала такой звук горлом, чем напомнила мне Мардж из Симпсонов, и прервала мои плаксивые тирады.
— Вот истина, и мне жаль, если от этого тебе станет больнее, но это так: Мартин никогда не поставит никого —даже тебя — выше себя.
Я поморщилась потому что... Боже, это было прямо в точку. Я прижала влажную салфетку к лицу.
— Спасибо.
— Я не говорю это, чтобы обидеть тебя. Ты прекрасная и удивительная, и такая умная,— сказала Сэм, при этом крепко сжимая меня. — Я говорила, что еще ты красивая? Но дело в том... — она подняла голову и осмотрела мое лицо, — дело в том, что он не умеет любить. Не умеет. Ты сама сказала, что его родители отвергли его. Он знает все о самосохранении и думает только о мести. Он как Граф Монте-Кристо.
Я несчастливо улыбнулась и покачала головой.
— Я знаю, что ты пытаешься помочь, но ты не знаешь его так, как я. Я знаю, что он любит меня.
— Уверена, на каком-то уровне во вселенной Мартина, где он один, он сможет сделать комнату для тебя. Уверена, он любит тебя, насколько он способен любить. Но что поделаешь. Эта вселенная для одного, и просто уголок для тебя — это не то, что ты заслуживаешь. Ты заслуживаешь вселенной для двоих и пьедестал, и сексуальных мальчиков, которые будут очищать для тебя виноград.
Слезы брызнули из глаз, когда я фыркнула, стерев их салфеткой, которая была уже просто тряпочкой.
— Я не хочу сексуальных мальчиков. Я просто хочу... Я хочу...— Я взглянула на потолок и покачала головой.
— Я знаю. Ты хочешь, чтобы Мартин Сандеки выбрал тебя, вместо того, чтобы руководствоваться местью, которой забит его мозг с тех пор, как он был подростком, и над которой он работал, пока не достиг сознательного возраста.
Я кивнула и добавила с сарказмом:
— Да. Точно. Почему я не могу быть для него важнее, чем жизненные амбиции?
Сэм была совсем не саркастичной, когда сжала мою руку и сказала:
— Но разве ты не видишь? Ты должна понять. Ты не просила его сделать что-то неправильное или незаконное, ты не просила его выбирать тебя, вместо его убеждений. Ты просишь его сделать правильное и хорошее дело, доброе дело. Если он действительно любит тебя, действительно и по-настоящему любит, то ты должна быть для него важнее, чем месть.
Я пристально смотрела на нее, пока мое зрение снова не размылось, и добавила рассеянно:
— Но я не важна.
— Но ты не важна, — эхом повторила она с грустным лицом, притягивая меня в объятия, снова шепча мне на ухо: — а ты должна быть важной.