Коротыга оскалился:
- Беспокоишься? Будь спокойненький. Держи вправо.
Сосипатр приостановился.
- Вправо? Почему? Завод же - в той стороне. Там дорога.
Коротыга захохотал.
- Какая дорога, ты раньше спроси.
Догадка нежданная рванула мозг. Но раньше, чем Сосипатр успел двинуться, выпростать глубоко задвинутые в карманы руки, назвавшийся Климом схватил крепкой и сноровистой хваткой за локти. С двух сторон глянули в упор, в лицо револьверные дула.
- Не рыпайся. Порешим на месте. Имеем благословение.
Сосипатр стиснул зубы. Руки так и остались в карманах.
- Сволочи!
"Клим" загоготал гусем из-за спины.
- Какие есть. С тем и бери.
Бородатый уже шарил по карманам. Паспорт, рабочий знак, кошелек, в кошельке - семьдесят три копейки.
- Эх... ты... государственный банк! Направо пошли, целинкой, ребята. На шоссе выйдем, что мимо сто восемьдесят первого казарм. Тут всего ближе... Прямо к "Крестам" потрафим, на ихнюю новую квартирку.
- Неудобно, - басом сказал бородатый. - Там у казарм день и ночь солдаты учатся.
- Ну и что с того? Солдат - казенный человек, - резонно возразил "Клим". - В случае чего он ему еще в затылок прикладом поддаст. Видал, какой у него затылок располагающий. Дурного слова не скажешь: красивый парень, только что не в теле - не тот харч. Небось, которым девкам от тебя мор? Был, надо сказать, как нынче ты свое отгулял: теперь пусть за тебя другие побалуются.
Глава 8
Сто восемьдесят первый
На снежной полянке против красных кирпичных низкорослых казарм, у самой лесной опушки, поеживаясь в зябких, "рыбьим мехом" подбитых шинелях, стоял, развернувшись в одну шеренгу, пехотный взвод. За левым флангом присел на пенек унтер-офицер: винтовка прикладом в снег - штык вверх, в небо; на штыке - зеркальце для проверки прицела.
Ни офицеров, ни фельдфебеля нет. Господа командиры ходить на строевые занятия не утруждаются: и скучно и утомительно. Отдуваются одни унтеры.
Унтер скомандовал лениво:
- По зеркалу, пальба с колена! Пли!.. Э, кобыла!.. Куда свалил дульную часть, дергун!
Очередной стрелок (стрельба одиночная), мешковатый солдатик, отвел сердито глаза.
- Руки смерзли. Второй час по плацу валандаемся... Опять же - ветер. Разве мыслимое дело...
- А тебе что? - завалил корпус назад унтер. - Кресло прикажешь, да еще под зад керосинку... греть... Богу воздай, что еще пузо не голое... На фронт пойдем, там, брат, и вовсе казенной частью к земле примерзнешь.
Он рассмеялся. Но смех не передался по шеренге.
- Ладно. Три шага влево. Постой-ка навытяжку, горяч больно. Следующий. А, Адамус? Здорово... С утра не видались... Как стоишь! Подпоясали гуся на мороз! Подтянись! Солдат при всех обстоятельствах бравый должен быть... А у тебя - тем более, имя - знаменитое: Адамус. Всякая собака обязана кличку свою оправдать. Адам - первый человек был, сам господь бог из навоза кухарил, до своего подобия возвеличил, а в тебе - какое подобие? Один навоз. Ну, что скажешь?
Адамус, горбоносый и черный, по сложению тщедушный солдат, молча смотрел в лицо унтеру. Унтер повертел винтовкой. Заиграло на зимнем, красном солнце стекло.
- Ты что, только по-еврейски обучен, русского языка не разумеешь? Тебе господин фельдфебель когда последний раз морду бил?
На дороге, из лесу, показались четверо. Солдаты обернули головы к ним. "Вольные" по этой дороге редко ходят: место военное - караулы и патрули могут задержать. Ведь шпионов немецких по городу рассыпано предупреждение было - не счесть. Солдатам поэтому приказано настрого: подозрительных, если у казармы окажутся, задерживать.
Унтер, видимо, инструкцию помнил. К тому же открывался предлог прервать скучнейшую канитель с прицелкой и поразмяться: фасон фасоном, а ноги и у самого застыли. Он поднялся с пенька и подошел к обочине дороги. Солдаты без команды свернули шеренгу, сбились в кучу, похлопывая руками.
Унтер крикнул:
- Стой! Кто такие? Заворачивай оглобли. Тут вольным ходу нет.
Шедший впереди, в кошачьей - под бобра - шапке, откликнулся, скаля зубы:
- Тут вольных и нет: трое царских, а этот по государеву делу, в дальнее плаванье.
Он цокнул языком. Унтер-офицер отступил от придорожной, снегом заваленной канавы:
- Честь и место.
Человек в кошачьей шапке был уже близко. Сзади, шагах в пяти, шел Сосипатр. Двое по бокам, руки в карманах. Солдаты хмуро смотрели на подходивших.
- Рабочий, видать... Не иначе, как с Айваза. Молодой какой...
- Теперь, брат, крышка... Сгноят...
- Стой, постой... будто я его видел. В воскресенье, на митинге в лесу - не он приветствие от рабочих говорил?..
Сосипатр повернул лицо к солдатам. Шевельнул губами. Крепыш, рядом, угрозно рванул за плечо.
- Но, но!.. Шагай!
- Он самый! - шепнул кто-то в солдатской кучке, с краю. - Иван, ты куда?..
Ефрейтор, кряжистый, не отвечая, поправил папаху и двинулся к дороге. Но его обогнал Адамус. Он с неожиданной при его тщедушности лихостью перескочил через ров и стал перед кошачьей шапкой, широко, расставив ноги.
- Куда ведешь?
- Куда надо, служба, - отозвался "Клим". - А ну - осади!
Адамус не сдвинулся с места. Походкой неторопливой подходил и ефрейтор Иван.
- Назад! - крикнул издалека унтер.
- Слышал? - сердито зыкнул "кошачий". - Обходить мы тебя будем, что ли... Синайский монумент!
Он взял Ада Муса сильной рукой за плечо и легко столкнул его с дороги в канаву.
- Так-то! Коротки ноги у миноги на небо лезть.
Но он шарахнулся в сторону тотчас. Адамус, по пояс в снегу, завопил отчаянным голосом:
- Бьют! Фараоны! Солдата!
И взвод, как один человек, ринулся к дороге. Иван перекинул винтовку наперевес. Охранник застыл на месте. Двое, с боков Сосипатра, повернули и побежали назад, опрометью, скользя и спотыкаясь. Сосипатр снял шапку, поклонился низким поклоном, перебросился через канаву, на плац, мимо растерянно топтавшегося на месте унтера пошел к лесу. У казарменных раскрытых ворот караульный, увидя своих на шоссе глухим кольцом зажавших кого-то, тоже перекинул винтовку и крикнул, что голосу было, в ворота, во двор: