– Знамо дело могу, только вот внучку моему, Сёмке, сподручнее будет. – теребит он соломенные волосы паренька лет десяти, стоящего рядом.
– Через болото там надо идти, – солидно, копируя манеру деда, отвечает Сёмка, не сводя взгляда с моих орденов. – потом вдоль берега Лодьмы до затона, там река поворачивала, подмыла течением берег. Вот там на плёсе полно камней этих.
– Мы едем с вами, дедушка… – Решительно заявляет девушка.
– Наташа, а поезд? А приборы? – Взмолился муж, показывая в угол зала, где были свалены их рюкзаки, поверх которых лежала сложенная тренога теодолита.
– Поезд отменяется, – командует она, тыча пальцем на довольно крупный серебристый октаэдр (две четырёхганные пирамиды, соединённые основаниями) в центре звезды. – ты вот этот камень хорошо рассмотрел?
– Милости просим, – чуть опаздывает с ответом девушке старик. – мы завсегда рады гостям.
– Товарищ Чаганов, нужна ваша помощь, – решительно поворачивается ко мне Сарсадских. – с транспортом. Мы берём на себя полевое картографирование местности… без подробной карты ни дорогу, ни мост не построить.
– Да, конечно…. товарищи, – обращаюсь к инструктору и сержанту из городского Управления НКВД. – надо организовать машину, помочь геологам.
Дед с внуком и ещё трое молчаливых мужиков из группы поддержки завороженно с открытыми ртами поворачивают головы, следя за стремительным развитием событий. Первым реагирует сержант, бросаясь к телефону.
– Не может быть… – тихо шепчет объевшийся груш, завладевает сувенироми садится за стол на свободный стул и бросает жене. – пенал, быстро.
Та бежит к поклаже и сразу находит в кармашке нужную коробочку, возвращается к столу. Муж достаёт из пенала небольшую металлическую рукоятку с цангой на конце, зажимает октаэдр и решительным движением выламывает его из звезды. Устремляется к окну, ходоки окружившие геолога не отстают, наконец в зале слышится неприятный хрустящий звук.
– Режет! – Восклицает Сёмка. – Дяденька, это что алмаз?
– Пока рано говорить, товарищи, – поясняет геолог. – нужно собрать побольше образцов и исследовать их в лаборатории.
"Пиропы – спутники алмазов в кимберлитовой трубке… Которые где-то здесь быть должны, но насколько мне известно километрах в ста от города, в тайге под толстым слоем осадочных пород. А тут – совсем рядом с Архангельском и на поверхности"…
– Так это, не надобно нам никакой машины, – приходит в себя старик. – на баркасе под парусом мы за час до Уймы дойдём, а дальше по тропе она всё едино не пройдёт.
"Хитёр дедок, мост ему нужен, вот только дороги до моста нет. Хотя если там найдут алмазы, ни за тем, ни за другим дело не станет".
– Так что ж мы стоим? – Геологи с горящими глазами спешат к своим рюкзакам. За ними неотступно следуют мужики, мигом расхватав поклажу геологов, у дверей все останавливаются и оборачиваются ко мне.
– В добрый путь, – по очереди пожимаю всем руки. – будет нужна помощь дайте знать. (Сержанту). Сообщите местному участковому и держите это дело под контролем.
"Неужели алмазы? Везёт тебе, Чаганов…. а с другой стороны, везёт тем кто везёт: сидел бы в Москве и думал что не достать их из под земли – долго бы ещё страна покупала алмазы за границей".
– Слушай, они меня абсолютно не понимают! – В зал, чертыхаясь, влетает расстроеный Ильф, выступающий у нас в роли конферансье. – Шуткам не смеются, даже не улыбаются.
– Не волнуйся так, Илья, – подбадриваю его привычной фразой. – твоя публика будет завтра…
Похожая история повторяется раз за разом в течении последних двух недель на каждой станции, где мы останавливались чтобы провести собрание и дать концерт. Выхожу на воздух, а на помост поднимается дублёр нашего впечатлительного конферансье Евгений Петров, его суровое лицо и бас больше импонируют местному зрителю, он объявляет следующий номер: публика одобрительно гудит.
Вдруг на площади два баяна заиграли гимн Советского Союза.
"Как же так? Он же в моей истории появился в 1943-м. Нужели и написание гимна тоже я ускорил? Нет не гимн это, слова другие".
Хочется всей необъятной страной
Сталину крикнуть "Спасибо, Родной!"
Долгие годы живи, не болей.
Жить стало лучше, жить стало веселей!
Со стороны Северной Двины (железнодорожная станция стояла на левом высоком её берегу) раздался сначала едва различимый, но с каждой секундой всё более громкий рёв моторов: головы собравшихся и исполнителей, как по команде, повернулись в его сторону. Огромный серый самолёт, два двигателя в гондоле над фюзеляжем делали его профиль неповторимым, полого снижался над фарватером реки, чьи свинцовые воды оказались рассечённы поперёк выгнутым по течению понтонным мостом.