Выкручиваю до упора ручку, максимально растягивая развертку: сейчас в каждом делении около ста метров. Послюнявив грифель химического карандаша, делаю им отметку на экране там, где застыла светящаяся точка от вычислителя. Затем надеваю брезентовую варежку и достаю из деревяного ящика небольшой кусок дымящегося "сухого льда" и кладу его на коробочку монпансье. Через секунду в регуляторе щёлкнуло реле, при этом точка на экране едва заметно дрогнула, но осталась на месте.
"Компаратор, получив сигнал от от термопары, сработал правильно, включив подогрев".
По мере испарения "сухого льда" щелчки становятся реже и, наконец, пропадают. Тогда я выдёргиваю из розетки электрический паяльник и касаюсь раскалённым жалом того места, где до этого находился лёд.
"Включилось охлаждение… хорошо держит температуру. Ну что, можно звонить Илюшину? (Бросаю взгляд на часы). Кой чёрт? Третий час"…
– Кхм, – слышу сзади чьё-то покашливание. – разрешите?
– Паша, ты? – Откладываю в сторону паяльник, поворачиваюсь к другу. – А чего так официально?
После того как Ощепков встретил Любу в наших отношениях повеяло холодом.
– Помните, вы обещали, – Паша отводит глаза. – что когда… после перелёта… если всё с рацией будет в порядке, то напишете представление на освобождение Любы… гражданки Щербаковой.
– Я своих обещаний не забываю, – показываю на стул подле себя. – в тот же день, когда Громов приземлился в Америке, документы на освобождение Любы с фельдъегерем ушли в Особое Совещание.
– Правда? – Поднимает голову Ощепков. – Спасибо! И когда теперь?
– От месяца до трёх… – Встаю и насильно усаживаю его. – Сядь, Паша, надо поговорить. Какие планы после Любиного освобождения?
– Уедем в Ленинград… – он снова отворачивает лицо.
– Зачем?! – Горячо перебиваю бывшего друга. – Оставайтесь у меня. Обещаю вам комнату в служебной квартире, здесь через дорогу…
Ощепков грустно усмехается.
"Ну да, после большой трёхкомнатной – комната в коммуналке… А что? Сейчас за неё душу дьяволу продадут! Пусть походит по базару, поищет… В Ленинград, ничего лучше они там не найдут. Васька Щербаков сам живёт в коммуналке. А с их настроениями, вполне могут вновь оказаться на нарах в скором времени.
– … пока комнату. – Продолжаю соблазнять его. – Покажете себя, отдельную квартиру пробью.
"В глазах тоска, нет, не так надо"…
– Ты знаешь, Паш, – тоже отворачиваю голову и меняю тон на безразличный. – НИИ-9 передаёт мне всю тематику по радиоуловителям… (краем глаза отмечаю, что Ощепков весь подобрался)… будем на базе "Подсолнуха" морские и авиационные установки создавать… (глаза загорелись). Сектор хочу создать для электрических расчётов, полей, антенн. Ищу начальника… Не согласишься?
"Молчит".
– Я тебя не тороплю, подумай, посоветуйся с Любой… До обеда времени хватит? Вот и отлично! А будет скучно, на досуге займёшься электронным микроскопом. Слыхал про такой?
"К сожалению Иоффе отнёсся к этой идее прохладно".
Когда месяц назад я зашёл к нему в Физтех, то понял, что все его мысли связаны с вычислительной техникой: у них началась разработка ламповой ЭВМ. Самое начало.
"Идеи витают в воздухе"…
Абрам Фёдорович поначалу ограничивался туманными фразами, видимо опасаясь конкуренции с моей стороны, но заметив моё полное равнодушие к этой идее, пригласил своих людей из теоретического отдела Бронштейна, Канторовича и других рассказать о ЛВМ подробнее.
Архитектура машины будет более или менее повторять РВМ-1 (это скорее программируемый калькулятор, чем универсальная ЭВМ), но во весь рост встала проблема с памятью: поскольку ЛВМ значительно быстрее РВМ, то хранить программу на перфоленте не представляется возможным. ЛВМ с перфоленточным вводом большую часть времени бы ждала когда загрузится очередная команда, поэтому было решено сделать программу хранимой в памяти. Сделать память на лампах можно, но на каждую её ячейку пойдёт две лампы и это не считая управления. ЛВМ быстро стала превращаться в монстра, занимающего огромный зал и пожирающего десятки киловатт электроэнергии.
"Ферритовую память они у меня не получат: режим секретности у них – никакой, да и производитель ферритовых колец пока в СССР один".