— Да, сэр.
Толпа шумно вздохнула. Сразу — семь тысяч фунтов! Этого даже в Донсло никогда не слыхали.
— Вы прибавите что-нибудь, мистер Штрелленхауз?
— Пятьдесят один.
— Пятьдесят пять.
— Пятьдесят шесть.
— Шестьдесят.
Присутствующие верить своим ушам не хотели. Голловей стоял, разинув рот и вытаращив глаза. Он ничего не понимал. Аукционист был принужденно развязен, делая вид, что его эти цены не изумляют. Джек Флинн из Кильдара блаженно улыбался и потирал руки. Толпа пребывала в гробовом молчании.
— Шестьдесят один фунт! — сказал Штрелленхауз. С самого начала торга он стоял неподвижно. На его круглом лице не было и признака волнения. Соперник его, напротив, волновался, глаза его сверкали, и он постоянно дергал себя за бороду.
— Шестьдесят пять! — закричал он.
— Шестьдесят шесть.
— Семьдесят! Штрелленхауз молчал.
— Вы ничего не скажете, сэр? — обратился к нему аукционист. Штрелленхауз пожал плечами.
— Я покупаю для другого, и я достиг предела своих полномочий. Если вы мне позволите послать телеграмму…
— К сожалению, сэр, это невозможно. Торг не может быть прерван.
— В таком случае лошади принадлежат этому джентльмену.
Он первый раз взглянул на своего соперника, и взгляды их скрестились, как две рапиры.
— Надеюсь увидеть этих лошадок, — добавил он.
— Я тоже надеюсь, что вы их увидите, — лукаво улыбаясь, ответил Манкюн.
И они, раскланявшись друг с другом, расстались. Штрелленхауз пошел на телеграф, но ему пришлось долго прождать там, ибо его опередил Ворлингтон Доддс, который спешил отправить важное известие в Лондон.
Да, после долгих догадок и неопределенных умозаключений он вдруг понял смысл надвигающихся событий, которые так странно отразились в маленьком городке, Доддсу вспомнилось все: и политические слухи, и имена, прочитанные им в газетах, и телеграммы… Он понял, почему эти иностранцы покупали лошадей по бешеным ценам. Да, он проник в тайну и твердо решил ею воспользоваться.
Варнер, компаньон Доддса, разоренный, как и он, неудачными биржевыми сделками, был в этот самый день на лондонской бирже, но нашел там мало утешения для себя. Бумаги стояли твердо, ибо европейскому миру ничто не угрожало, и в мировой политике все обстояло благополучно. Газетным сплетням никто не верил, и ни один биржевик не решался на серьезную повышательную или понижательную кампанию.
Вернулся Варнер к себе в контору после полудня. На столе лежала телеграмма из Донсло. О городе этом Варнер никогда и не слыхивал даже. Он распечатал депешу. Она была от Доддса и написана шифром. Вагнер расшифровал ее и прочитал следующее:
"Продавайте как можно скорее все французские и прусские бумаги. Продавайте без замедления".
На мгновение Варнер усомнился. Что это такое мог узнать Доддс, сидя в каком-то медвежьем углу?
Но нет, Варнер знал своего компаньона. По-пустому он такой телеграммы не посылал бы. Скрепя сердце, Варнер снова направился на биржу и начал жестокую компанию на понижение французских и прусских бумаг. Обстоятельства ему благоприятствовали, ибо как раз в этот момент на бирже было очень крепкое настроение, и недостатка в покупателях не было. Через два часа Варнер вернулся к себе и подсчитал свои операции. Из этого подсчета явствовало, что не далее как завтра он и Доддс или разорятся окончательно, или же получат огромные деньги. Все зависело от Доддса. Весь вопрос, ошибся он или нет, посылая эту странную телеграмму.
Варнер вышел на улицу. В нескольких шагах мальчик-рассыльный приклеивал к фонарному столбу листок с телеграммами. Около фонаря сразу собралась кучка людей. Одни махали шапками, другие перекликались через улицу. Варнер бросился вперед. На листке красовались напечатанные крупным шрифтом слова:
— Вот оно что! — крикнул весело Варнер. — Так оно и есть. Доддс был прав!..