— Нам придется взять ее с собой, а то она станет визжать на всю округу.
— Да, — согласился Уолли, пытаясь встать на ноги, которые все еще ему не принадлежали.
— Идем, друг, — Кроч подхватил его свободной рукой, и они молча направились в сторону зеленого леса. Уолли повис на нем, словно мешок. Руки и ноги его подергивались от беспрестанных электрических покалываний, а макушка головы отплясывала фанданго, словно крышка на кипящей кастрюле.
Джека мучил один вопрос.
— Как далеко, — спросил он, лязгая зубами, — как далеко должны мы уйти, чтобы Шепчущие Колдуны не смогли вернуть нас назад?
Кроч расхохотался, хотя смех его скорее походил на довольное мычание.
— Да ты еще салага, как я погляжу! Только не обижайся, пожалуйста.
— О чем ты?
— Я имел глупость позволить Зеленым Братьям подслушать мое имя, когда пошел в лес, чтобы приятно провести время с одной подружкой, — но ей хотелось еще и поговорить. Тут-то меня и сцапали. Но их колдовство действует лишь однажды. Иначе зачем, по-твоему, они держали нас в этих дьявольски мучительных клетках?
— Уф-ф! — Уолли почувствовал облегчение, несмотря на продолжающие колоть его иголки и булавки.
Кроч, несомненно, хорошо ориентировался в зеленом лесу. По мере того как кровь в его жилах начинала течь быстрее, ускорялся и ритм ходьбы — слегка согнутые ноги Кроча ступали почти беззвучно, и он уверенно обходил все препятствия — упавшие стволы, болотистые участки, свисающие лианы. Глаза Уолли слипались. Он бы, возможно, и уснул, если бы не громкий гортанный храп старой карги, давно прикорнувшей на другом плече Кроча.
Неужели это он, Джек Уолли, самый удалой парень во всей галактике, засыпал на плече чужестранца подобно старой ведьме, заставляя того тащить себя сквозь жуткие, опасные и кишащие насекомыми джунгли? Поразмыслив немного, он решил, что особые обстоятельства служат ему оправданием. Да и ноги его ужасно болели.
Кроч, казалось, никогда не остановится. Он как пустился в путь размашистыми шагами, так и продолжал идти все дальше и дальше. Ритм ходьбы снова начал усыплять Уолли. Джек сурово твердил себе, что, будучи мозгом экспедиции, он обязан бодрствовать и оставаться начеку. Но голова его клонилась, в глазах щипало, и он закрыл их — только для того, чтобы унять боль, разумеется, — и…
— Эй, пора бы вам обоим уже и проснуться, — весело загудел Кроч глухим басом.
— Э-э-э… Что? — пробормотал Уолли, барахтаясь, словно карась на крючке. — Кто спит? А-а, эта старая ведьма…
— Да и сам-то ты храпака давал, сынок, — огрызнулся в ответ хриплый голос. — Ишь, развалился на спине, да еще рот разинул, будто сопливый птенец, только что вылезший из яйца.
— Я просто задумался, — холодно отозвался Уолли. Он попробовал встать на ноги, но тут же упал.
— Да ладно вам, мне не привыкать, — дружелюбно заметил Кроч. — Я тут наловил немного рыбки и развел чудный костерок, чтобы поджарить ее на вертеле. Вот, попейте пока.
Уолли не удивился серебряному кубку с чеканкой в виде оживленных охотничьих сцен. Пи-Айчен посылал свои дары даже несчастным, загнанным в зеленом лесу беглецам.
— Вода! — воскликнул он, отведав. — Ты что, не мог попросить у Пи-Айчена чего-нибудь покрепче?
Кроч отшатнулся и пристально уставился на Уолли. Они сидели на небольшой лужайке возле милого ручейка, и косые лучи солнца в ликовании раннего утра наполняли листву светом.
— Странный ты человек, — медленно проговорил Кроч. — Ты взываешь к Пи-Айчену без слов — умение, как я слышал, свидетельствующее о благородстве, хотя прежде не верил этому, — и в то же время ты задаешь безрассудные вопросы. — Он перевернул серебристую рыбу на вертеле. — Нельзя просить Пи-Айчена о пище и питье, если не желаешь быть пораженным громом и молнией. Только тот, кто находится в самой крайней нужде, может рассчитывать на милость ради поддержания жизни.
Уолли уныло подумал, что все это смахивало на недавние видения бифштекса с бутылками виски и огромной красной головки сыра. Так же как и недоступные танцующие девушки.
Поскольку теперь Джек мог руководствоваться лишь собственными пристрастиями, он выбрал себе светлую желтовато-коричневую рубашку с брюками и ощутил необычайное удовольствие, когда ладно скроенная одежда появилась перед ним — холодная, но быстро вбирающая в себя тепло тела. Кроч облачился в мохнатый плащ, который превратил его в здоровенного медведя, подпоясанного кожаным ремнем с бронзовыми пряжками и с висящим на боку большим мечом в ножнах. Тут послышалось брюзжащее нытье старухи, и оба со смехом обернулись.
— Благодарю Тебя, о великий Пи-Айчен, — заскрипела она, елозя резиновыми губами по одиноко торчащим зубам. — Беллахронтисы прекрасны, но немного… прости мне мою дерзость, о великий Пи-Айчен… немного великоваты. Такие не подойдут.
Мужчины изумленно уставились на нее. Старуха нарядилась в богато украшенную драгоценными камнями шуршащую юбку, надела золотые нагрудники и повесила на лодыжки колокольчики — полный набор тайных приманок профессиональной танцовщицы. Живот ее сверкал белизной. Беллахронтисы, очевидно, не подошли.
— Вот что значит глаза завидущие, — с присвистом заметил Кроч.
Она обернулась к ним и сплюнула. Колокольчики, камни и украшения весело зазвенели.
— На себя посмотрите, шуты гороховые. А меня оставьте в покое.
— Да не волнуйся ты! — расхохотался Кроч. — Не трону я твои побрякушки.
— А-а, пропадите вы пропадом, — проворчала старуха и, когда новые беллахронтисы, на сей раз подходящего размера, засияли божественным светом, тут же, не дав камням согреться, ввинтила их в свой пупок. — Вот, — сказала она, позируя с раскрытым по забывчивости ртом, так что у Джека с Крочем мурашки пробежали по коже от ее зияющей улыбки. — Теперь все готово, мальчики. Ну, как я выгляжу?
— Скажи ты ей, Кроч, — торжественно произнес Уолли.
— Я? — Кроч смиренно покачал головой. — Кто я такой, чтобы возносить хвалу самой королеве крокодильего царства?
Колокольчики на ее лодыжках зазвенели на удивление мягко и мелодично. Она танцевала, так ловко вскидывая вверх руки, что браслеты выбивали нежный ритм из золотых нагрудников. Юбки взлетали, словно осенняя паутинка. Ярко сияло солнце.
— Бедное, старое, одноглазое и беззубое чудо, — пробормотал Уолли, тронутый.
Ноги выделывали пируэты на траве, колокольчики согласно звенели, юбки взмывали вверх… но вдруг нетвердые старческие лодыжки дали осечку и она упала посреди рассыпавшегося великолепия шелков и драгоценностей.
— Бедняга, — сказал Кроч. — Когда-то, наверное, она была танцовщицей.
— Что значит «когда-то», собачий сын? — Оттолкнувшись от земли худыми руками, она подалась вперед и свирепо уставилась на них, склонив голову так, чтобы мощный орлиный нос не загораживал ее единственного глаза. — Я — лучшая танцовщица Брианона из всех, что когда-либо существовали. И другой такой больше не будет.
— Я верю тебе, — сказал Уолли. Он быстро подошел к ней и, нагнувшись, взял ее за руку. — Позволь, я помогу тебе подняться.
Она посмотрела на него с недоверием, готовая выругаться сквозь зубы, затем в ее одиноком, с красными прожилками, глазу появилось необычное застенчивое выражение и она хихикнула:
— Благодарю вас, добрый господин.
— Держись теперь крепче, чучело, — посоветовал Кроч.
Уолли взглянул на старуху. Она протянула ему свою белую руку, и он помог ей встать, сам удивляясь собственной галантности. На ощупь мышцы ее были тонкими, как ниточки, но кожа оказалась упругой и гладкой. Теперь он заметил, что волосы ее были окрашены в черный цвет лишь поверхностно — у основания виднелись белокурые корни. Значит, она не такая уж старая и седовласая, как он думал.
Вот только зубы…
— Разве ты не можешь попросить Пи-Айчена наделить тебя новыми челюстями?
— Пи-Айчен, дорогуша, дарит только мертвые вещи, и тебе это хорошо известно.