Он не знает меня, он мне не верит, он постоянно сомневается в искренности моих слов. О, почему поэт не может ошибиться? Потому что все поэты немножко подонки. Сначала они ползают у ваших ног, а потом перерождаются в великих хамов, коими так богата нынче левобережная Византия.
Где мы только не бродили, ждали каждого звонка, сомневались и любили только собственное «я».
Его провинциализм глубоко укоренился в самой личности. Он позволяет себе повышать голос в беседе с приятельницами, у него весьма посредственное восприятие, он внутренне закрепощен и подчиняется общественным вкусам и мнениям. Его «постмодернистские приколы», то бишь желание «порисоваться» оригинальностью не пахнут.
Будем надеяться, что редактируемый им печатный орган, не произведя особого фурора в общественно-литературной жизни города, все же отличится разумным подбором произведений, не напоминая об узком кругозоре его редактора.
Перед моими глазами маячит видение: толстый журнал с белой глянцевой обложкой, на которой черными жирными буквами сияет название – «Византийский хам» (новый литературный журнал: публикует материалы на русском, украинском, белорусском, старославянском, польском, болгарском и удмуртском языках). Остается место и для сербохорватского конфликта.
* * *
Ты можешь не расставаться со мной до полуночи, а после – не провожать домой. Я понимаю твои проблемы, но ты делаешь из мухи слона. Твое «богатое» воображение не подкреплено фактами.
В душе ты просто не хочешь ничего менять, и в то же время, желаешь владеть моими помыслами.
Так ты уверяешь, что не читал «Дневник обольстителя» Серена Кьеркегора. По-видимому, в этом нет нужды.
Люди так не хотят расставаться со своим детством, им бы гонять футбол во дворе, висеть на деревьях вниз головой, подсматривать в окна женских бань, бить стекла и получать зарплату «лимонами».
Лапочка, мозгами шевелить надо, если хочешь, чтобы тебя любили и уважали те, для кого ты олицетворение несуществующего мужества. (Это все слова, слова. Вот я посмотрю на тебя через год: не послушаешься – пропадешь. И что за демон безразличия вселился в тебя? Самовнушением надо заниматься, только не в обратную сторону.)
А вообще – лучше повесься на телефонном шнуре, и тогда все проблемы будут сразу решены.
А еще говорят, любовь...
Я не флагеллянтка, чтобы стоять над тобой с плеткой. Еще не заказаны для Венеры меха. Но мы с тобой поквитаемся (ты будешь у меня под острым каблуком).
Кентавром он себя, что ли, вообразил, в котором дурь и упрямство уживаются одновременно...
Почем нынче фунт баранины?
А фунт ревности нынче почем... Господа! Покупайте ревность – первый сорт, только что из-за бугра сплавили, чтобы растеклась по миру черной рекой.
Любовь как растение
Сердце умиляется, когда видишь,
как широко распространяется у нас культура!
Э.Т.А. Гофман «Крейслериана»
«Ну, до чего же цинична я».
А дурье бабье сердце не камень, от чужих нескромных взглядов тает: вот луч золотой промелькнул в стеклах очков молодого философа, отразился – утешил. Философ – псевдоромантичная личность, с налетом загадочности и несколько завуалированным прошлым, пишет эссе об одиночестве, изобретает панацею ухода от обыденности (в Искусство, конечно). Похоже, он и не подозревает, «из какого сора…».
(Но, уж поверьте опытному женскому глазу – в природе еще не встречались бесхитростные романтики – все скрывается под так называемым имиджем. На самом деле – крайне честолюбивый и недобрый человек. К понятию «брак по любви» относится весьма скептически, а значит, мыслит в духе современной ему эпохи. Тут и без Иоганна Вольфганга Гете, даже без Эрнста Теодора Амадея Гофмана все ясно. Особенно, если цитировать по Бердяеву.)
Конечно, я это не со зла пишу – просто поговорить было не с кем, и философ отказал – мысленно. Я ведь по глазам читать умею.
А вот если придет Коленька: солнце ясное засияет, – говорить он будет взахлеб... Чувствуется – есть в нем изюминка, внутреннее обаяние, что ли. И знать не знаю, сколько ему лет (видно, что молодой) и женат ли он, а страсть как целовать хочется...
И не в том дело: правильно или неправильно прислушиваться к своим чувствам, а вся беда в том, что кроме мнения «Марьи Алексевны» кто-то еще придумал семейные обстоятельства, наваливающиеся на нас непосильным грузом. Кто-то еще, если не из мещанского эгоизма, так от осознания собственной несложившейся жизни думает, что мол, важно, чтобы было на что детей кормить. Это, безусловно, важно. Но в таком случае, любовь и дети были бы несовместимы (потому что мы любим, прежде всего, саму себя в своей половине) или это уже надо так любить, чтобы себя забыть... И тогда появятся дети. И заберут твою любовь. Хотела же просто любить.