И все-таки он несколько наивен в своем творчестве (я осмеливаюсь говорить об этом при всем уважении к его личности, притом что готова на него молиться, готова к самопожертвованию ради него, ибо он для меня – это та личность, которую я с удовольствием живописала бы в романе своей жизни, и все свои лучшие чувства посвятила ему), быть может, потому, что он получает удовольствие (или удовлетворение?), пародируя различные ситуации и прототипы своих литературных героев по жизни; но при всем его умении выстроить закономерное развитие сюжета, соблюдая симметрию в композиционной разработке общего плана и мизансцен, его сюжеты не спасает даже захватывающий ритмический строй прозы. Его сюжеты порою просто убоги, может быть, потому, что он чересчур сдерживает вдохновенные творческие (а скорее, сексуальные) порывы, влекущие в бездну, – хотя в эту бездну не следовало бы опасаться нырнуть, потому что страх бездны внутренней сильнее. Или потому, что он ставит перед собой иные цели: например, создание галереи портретов-характеристик его современников, портретов людей «новых» профессий (как то: рекламный агент, коммивояжер, регулировщица) – материал, черпаемый из болота повседневной жизни.
Знаете ли, это тоже весьма увлекательное и в какой-то мере даже благодарное занятие: это символически завуалированная хроника эпохи перемен. Ему удается зафиксировать, вплоть до малейших нюансов, состояние человека преследуемого и гонимого, состояние человека предельно увлеченного. Но во всей его прозе остается оттенок некоей недосказанности – решение основных проблем бытия он предпочитает оставить назавтра.
Я бы сказала, что его как писателя несколько портит это вынужденное обивание порогов различных офисов, где он, великолепно играя роль рекламного агента, все время должен решать, как он будет выглядеть, что он должен сказать, как поступить и т.п. Невольно он сам вживается в роль героя своих рассказов, а это очень утомляет.
Но на фоне своих современников Юрия ли Андруховича (группа «Бу-ба-бу»), «Псов святого Юра», даже всей альтернативной организации АУП он смотрится куда выигрышнее и самобытнее, поскольку является эпигоном и индикатором только своих собственных мыслей и убеждений, возможно, потому, что заглядывал в классические первоисточники, а не приобщался к миру литературы в первую очередь через опыт соседних собратьев по перу из ближнего и дальнего зарубежья.
Вообще, все то, чем занимаются наши современники, чтобы не кануть в Лету: эта метушня, борьба за гранты фонда «Вiдродження» или Европейского совета, за премии американской диаспоры в лице Грабовича или Зинкевича, – для меня это все равно, что на базар сходить. Потому что я жила с «великим поэтом» Егоркой Параноиковым в ту нелегкую пору, когда он «завязал»; но столько хамства и унижения, сколько я вынесла от него, наверное, не услышала бы от простого пролетария (естественно, от кого же еще). А если Сашка Пострелец сидел у нас на кухне, тогда как его красавица-жена шила, вязала и кормила Сашку? (О, мечты-мечты и сожаления Егорки Параноикова: где бы ему такую жёнушку раздобыть – на что Саша безапелляционно заявлял, что так везет только ему.)
Так что же мне до этой «ярмарки тщеславия», если всё – суета сует, а самое мое сладкое желание – спать с Колей рядом в одной постели (чего по отношению к собственному мужу я никогда не испытывала).
Я думала, что и Коля относится к оценке этой «ярмарки» философски отрешенно, впрочем, – он их всех внимательно наблюдает, изучает и пародирует. Вообще же, в своих новеллах он претендует на «тонкий психологизм» и безупречное знание «женской натуры».
Правда, как выяснилось позднее, не столь уж и «отрешенно» относился он к собственной персоне, а скорее наоборот, ревностно. Для себя я тогда убедилась, что полюбила жадного, трусливого и тщеславного человека, который, дабы «увековечить» свое имя на скрижалях «сучасної української літератури», написал своей супруге кандидатскую диссертацию на тему анализа собственного творчества. Ольге, вероятно, было все равно. Хорошо, если она не уставала над ним посмеиваться. Но на самом деле Ольге давно уже были безразличны любые его «выходки», как бы он ни старался.
По поводу его «знания женской психологии» все выглядело несколько однозначно: не любовь правит миром, а только лишь порывы страсти толкают к необдуманным действиям. Женщина никого не любит, а только делает вид, если ей хорошо и удобно с мужчиной. (А язык вообще дан человеку, чтобы лгать.)
И наша история так и не стала «нашей общей историей» – все в ней послужило лишь дополнительным материалом для пополнения жизненного опыта. За исключением кратковременных постельных встреч, мы с ним почти всегда общались на «вы», как и следует воспитанным коллегам по «свободной занятости».