Абдул-Азиз несколько лет ничего не слышал про младшего внука. Но когда тот позвонил, дед точно так же ни разу не поинтересовался его здоровьем. Впрочем, Латиф поступил точно так же.
Это нисколько не обижало старика. Хотя, когда возраст человека подкатывает к сотне лет, тот поневоле начинает думать о смерти.
Но смерть — это вовсе не всегда есть болезнь. Абдул-Азиз был убежден в этом. Он понимал, что люди вечно жить не могут, но к своей неминуемой кончине относился спокойно, надеялся только на то, что умрет дома, а не в больнице.
Мысли о младшем внуке как-то нечаянно для самого старика заставили его задать вопрос старшему:
— Шабкат, тебе Латиф давно не звонил?
Они были двоюродными братьями, их отцы — родными. У кузенов имелись только сестры. Старшие из них уже умерли.
Шабкат на похороны своей сестры в Каспийск приезжал. А вот Латиф — нет. Просто никто не знал, где он находится и как ему сообщить о беде.
Точно так же было, когда покинул этот мир отец Латифа. Это случилось через три недели после смерти старшей сестры. Тогда на похороны сына Абдул-Азиза приехал Шабкат. Он заменил двоюродного брата.
— Нет, дедушка, уже давно от него не было никаких вестей. Он не звонит, хотя знает мой номер. Тот у меня всего один. Это у него часто меняется. Я по старому номеру пытался с полгода назад несколько раз позвонить, но ничего из этого не вышло. Я догадался, что Латиф опять его сменил. Раньше он часто так делал. Новый номер я не знаю. А что это ты про него вспомнил?
— Он мне звонил две недели назад. Сказал, что скоро увидимся. А откуда говорил, я не знаю. Не спросил.
— Мне здесь, в селе, люди уже сообщили, что он где-то в этих горах. Стал эмиром банды, которую предпочитает называть джамаатом. Из-за Латифа меня вызывали однажды в ФСБ. Там еще, в Москве. Около года назад это было. Расспрашивали про Латифа.
— И что ты там сказал?
— А что я мог сказать, дедушка, если давно с ним не виделся? Поинтересовался только, чем вопрос вызван, что брат еще натворил.
— И что они сказали?
— Да разве они скажут! Я потом уже через своих знакомых стал справки наводить. Они по моей просьбе узнали, что Латиф в Сирии. Он командует там какой-то немалой бандой. Она отметилась большой кровью мирных жителей. Поэтому меня и вызывали. Я как раз в командировку готовился. Именно в Сирию хотел съездить. Но меня из-за брата не пустили. Впрочем, я на него не в обиде. А что он здесь, в наших горах, делает?
— Я разве знаю? А на то, что досужие языки молотят, слишком много внимания обращать не следует. Сам, наверное, знаешь, что у всех людей разное отношение друг к другу. Кто-то кому-то друг, кто-то враг. Друг врага — тоже враг. А враг врага может тебе оказаться другом. Или же нет. Это на фронте все понятно было, — сказал Абдул-Азиз, глядя на свои медали. — Вот здесь наш окоп. В нем все свои, несмотря на то как друг к другу относятся, пусть даже кто-то с кем-то недавно ругался. А напротив вырыт немецкий окоп. Там все враги, хотя они тоже друг к другу по-разному относятся, кто-то кого-то недолюбливает, а кто-то кому-то самый первый друг. А в современной нашей жизни попробуй-ка, разберись, кто тебе враг, кто друг. Человек стоит рядом с тобой, в глаза тебе одно выдает, а зайдет за угол, встретит кого-то и сразу начнет тебя с грязью смешивать. Так же и про Латифа говорят. Одни его добрым словом вспоминают, другие ругают. В одном только люди сходятся. Все благодарны ему за то, что он участкового убил. Если, конечно, Латиф и вправду это сделал. Этот капитан наших сельчан сильно доставал. С магазина мзду брал, с почты, якобы за охрану. Он со всех деньги иметь хотел. Латиф не позволил. Но за жену и детей участкового люди его осуждают. А их, может, и не он убил. Это еще неизвестно. Но самого капитана Латифу приписывают. Словно видел кто. С подробностями рассказывают.
— Да, пустые разговоры слушать не стоит. Иначе в голове все смешается, — спокойно согласился Шабкат.
Он вообще был таким по натуре — спорить не любил, хотя поступал часто по-своему. На словах соглашался, а делал так, как сам хотел. Такая у него была натура. Это тоже не всем нравилось.
Тем не менее Шабкат всегда считался в родных краях успешным человеком, который сумел не оказаться лишним в этой жизни. Более того, он стал даже фигурой публичной, значимой.
Время от времени то один односельчанин, то другой говорили при встрече старому Абдул-Азизу, что видели по телевизору Шабката. Эти слова звучали так, словно это был не его, а их внук. Жители села гордились тем, что среди них вырос такой человек, к мнению которого прислушивается вся страна. Его знают в лицо от западных до восточных границ огромной России.