— Приехали! — рявкнул Борис, а Аркадий лениво открыл глаза и спросил негромко, с сожалением в голосе:
— Тяжко тебе, наверное, Ваня, тяжело здесь дни коротать?
— Нет, брат! — строптиво ответил парень и даже засмеялся. — Мне везде легко. Что судьбой суждено, на то роптать не след. Мы с ребятами памятник ему поставили. Я крест Христов хотел над местом упокоения воздвигнуть, но не разрешили, а потом и нельзя ведь — он сам себя жизни решил, что богопротивно. Но он просветленный умер, всех простил.
— Откуда ты это знаешь, что он всех простил? — ощетинился Борис.
— Я не знаю, брат. Я чувствую.
Аркадий неторопливо поднялся со скамьи.
— Долго тебе еще здесь срок тянуть, брат Ванюшка?
— Три годочка без малого, — ответил тот и ласково тронул Бориса за локоть, заглянул ему в глаза. — Братья, мне кажется, вы хотите повинных в смерти Ричарда покарать, распнуть их?
Борис криво усмехнулся и издевательски сказал:
— Четвертовать их будем, братишка! Зонтик в задницы им вставим, там раскроем и назад с кишками вытянем!
В кроличьих, бесцветных глазах Ванюшки мелькнул не страх, но глубокое, убежденное осуждение.
— Вражья кровь не даст отмщения, брат. Истину приносит доброта и прощение всякого зла и святотатства.
— Ладно, братан! — Борис презрительно хлопнул его рукой по плечу. — Пусть эти ветхие идеи помогут тебе досидеть до конца срока без приключений.
— Подождите! — торопливо сказал Ванюшка, оглянулся, сунул руку под куртку, вытащил небольшой пакет, обернутый в газету и подал Борису. — Это письма, которые получал здесь Ричард. Мне удалось их похитить, чтобы их не читали казенные люди… Красть греховно, но эти письма нужны только близким, а не тюремщикам.
Аркадий взял пакет и сунул его за пазуху.
Борис дружески сунул Ванюшке кулак под ребра.
— Иногда ты не так глуп, как корячишься. Бывай.
Он догнал Аркадия и спросил с интересом:
— От кого это Ричард мог получить столько писем с воли?
Аркадий пожал плечами.
— От моей жены, конечно. От кого же еще?
Борис в изумлении покосился на него, но сдержался и ничего не сказал.
Кладбище было запущенным, жутковатым: железное равнодушие оград вокруг могил и молчание потемневших, позеленевших надгробий. Вокруг висели и валялись пожухлые бумажные цветы, засохшая трава, жестяные венки.
По извилистой тропе перед Борисом поспешно трусил мужик неопределенного возраста в портках, висевших на нем мешком.
Аркадий приотстал от них, с раздраженной скукой оглядывая кладбище.
Когда-то Ричард смеялся и говорил, что его похоронят в двадцать первом веке на Арлингтонском кладбище. Судьба распорядилась иначе.
Мужик в обвислых штанах оглядывался и бойко приговаривал.
— Так, соколы, так… Это тридцать второй участок, а вон там и тридцать третий… У нас вкругаля порядок, все пронумеровано, а как иначе? Так, вот сорок вторая, а вот и ваша — сорок четвертая!
Борис взглянул на деревянную пирамидку над холмиком — ни креста, ни звезды. Лишь выжженная на дереве фамилия и даты рождения и смерти.
— Спасибо, дед. — сказал Борис, извлек металлическую литровую фляжку, стаканчик, отвинтил пробку, налил, подал проводнику. — Выпей… Пей и иди отсюда.
— Ясненько, ясненько! — проводник с чувством принял стаканчик, радостно опрокинув его в пасть, и одобрительно сказал: — Хороша, чертовка! Сразу видно, что из Московии!.. А за живых-то тоже полагается капелюшечку?
Борис молча налил вторую порцию, попрошайка проглотил ее, собрался было еще что-то поведать, но ударился о мрачные глаза Бориса и раздумал.
— Благодарствуйте, господа, благодарствуйте.
С этим и потрусил обратно к своей ветхой сторожке.
Аркадий неторопливо расстелил в ногах могилы большое полотенце, разложил на нем нехитрую закуску и принялся бродить вокруг, собирая сучья. На боковой аллее нашел сухое бревно. В переметной суме у него был топорик, и он разрубил полено на несколько частей.
Борис, подавленно сидевший у могилы, поднял голову:
— Ты что, костер, что ли, мастыришь?
— Да. Ричард любил костры. А у меня в полиэтиленовом пакете шашлык замоченный.
— Да как-то на кладбище костер, шашлык… — заколебался Борис.
— Чушь это, — равнодушно ответил Аркадий. — Никто не обидится. А мы и за них выпьем, помянем всех, кто здесь лежит.
Шашлыки они жарили на открытом пламени и уже через пятнадцать минут мясо зарозовело и покрылось хрустящей корочкой.
Одну свечу укрепили в головах могилы, вторую поставили на полотенце, налили водки в три стакана, и Аркадий сказал.