Борис и Аркадий уже сидели там и оба привстали, увидев преподавателя.
— Здравствуйте…
Но рук для пожатия не протянули.
Ян Петрович присел на скамью боком, неловко и смущенно.
Борис покосился на его портфель и скривил губы в насмешливой улыбке.
— Надеюсь, магнитофончика с собой не прихватили?
— Что вы, что вы! — испугался Ян Петрович и рванул замок портфеля. — Посмотрите, там только лекционные бумаги. Я его взял по привычке. Осмотрите.
— Мне, Ян Петрович, — внятно произнес Борис, — что о вас, что о ваши вещи руки марать противно. Наплевать мне на то, запишете вы беседу или нет.
От этого заявления Ян Петрович окончательно сник, не зная, что ответить. Но Аркадий остановил друга.
— Подожди, Боря, пожалуйста. Если мы сейчас начнем орать, то никто ничего не поймет, включая тебя самого. — Он повернулся к Яну Петровичу и со скукой посмотрел на него. Потом снова заговорил так, словно смертельно хотел спать, а слова произносил из-под палки, по крайней необходимости. — Будем кратки, Ян Петрович. Мы решили, что вы должны отсидеть в лагерях или в тюрьме — это уж как суд решит, — наш полный срок. Тот, что мы просидели. Так будет справедливо.
Ян Петрович дернулся, выдавил бледную улыбку.
— Вероятно, это можно как-то осуществить, но я не вижу…
— Можно, Ян Петрович, можно, — снисходительно заверил его Аркадий, — Борис, покажи, пожалуйста, Яну Петровичу инструкцию его действий, пусть ознакомится.
Борис достал из кармана незаклеенный конверт, вынул из него два листа бумаги с отпечатанной инструкцией, подал Яну Петровичу и сказал вежливо:
— Прошу вас, прочтите. Грамматические ошибки на моей совести.
Ян Петрович торопливо сменил солнечные очки на обычные, развернул бумажки и принялся внимательно, но по привычке очень быстро читать.
Аркадий с отсутствующим видом посмотрел на зеркало пруда и сказал в пространство, словно решил поболтать от скуки:
— Строго говоря, Борис, выбирая степень наказания для наших недругов, мы должны учитывать степень и уровень их вины.
— То есть, Аркаша? — изобразил заинтересованность Борис.
— Вина у каждого из названных лиц различна… Возьмем, к примеру, Клару Яковлевну Волынскую, преподавателя эстетики… Заложила нас, простите, донесла на нас по глубоко идейным соображениям. Иллюстрации нашего журнала оскорбляли ее эстетические чувства. Однако, следует иметь в виду, что половину иллюстраций предоставила именно она. Весь цикл иллюстраций полового акта на японский манер привезла нам именно она из туристической поездки в Японию. Посмеялась и подарила. Однако, испугавшись последствий, упредила события и настучала на издателей журнала, то бишь на нас с тобой. Ее идейные соображения были настолько высоки, что их нельзя не учитывать… Уважаемый же Ян Петрович, я вынужден это подчеркнуть, подписал донос скорее всего под давлением Клары Яковлевны, а также испугавшись парочки собственных статей, опубликованных в журнале под псевдонимом. Да, Ян Петрович, будучи таким же идейным человеком, горой стоял за возрождение национального русского духа, правда, следует отметить, и следствие это не упустило, дух этот попахивал фашистским душком. Он даже цитировал там геноссе Геббельса, но, извините, без кавычек.
— Я… ошибался, — нервно сказан Ян Петрович, оторвавшись от чтения своих бумаг.
— Верю. Однако на следствии вы, Ян Петрович, своих ошибок не признали. Равно как и от авторства статей отказались. Под давлением Клары Яковлевны вы обрушили всю вину на нас, хотя вас можно было считать идейным фундаментом журнала в его публицистической части. Придавила вас идейная сексуальная извращенка Клара Яковлевна. Как же так?
Вместо Яна Петровича ответил Борис:
— А все потому, что Ян Петрович у нас — трус. Потому мы и предоставляем ему возможность проявить свои мужество и отвагу.
— Да. Уж придется проявить, — кивнул Аркадий, повернулся на скамье и перехватил растерянный взгляд Яна Петровича. — Вы мне объясните хотя бы одну вещь, логического объяснения которой я никак не могу найти. Ну, издавали мы грязненький журнальчик. Молодые, глупые студенты первого курса. Сгоряча и на радостях неправильно осмыслили пришедшую в страну демократию и свободу. Сейчас я понимаю, что это была ошибка, и вообще дело наше было омерзительное, безнравственное, не спорю. Но ведь вы, все трое, были нашими педагогами, УЧИТЕЛЯМИ! Наставниками! Почему вы не вызвали нас в аудиторию, не поговорили, не промыли нам мозги, а разом написали донос в органы, накатали статью в газету, трусливо обеляя себя? Почему, Ян Петрович?