– Видеозапись… – Один из адвокатов, которого звали Кенард, побарабанил наманикюренными ногтями по видеокассете. – Откуда нам знать, что вы не сфабриковали ее для того, чтобы оправдать незаконное задержание моего клиента?
– А какого черта ваш клиент ехал за мной от Коннектикута до самого Нью-Йорка?!
– Разве закон запрещает езду по общественным дорогам?
– Имея при себе запрещенное оружие?
– Мой клиент заявляет, что оружие в его машину подбросили вы.
Ева повернулась к «клиенту» – мужчине весом сто двадцать килограммов, с ладонями размером с лопату и лицом, которое могло нравиться разве то его матери, да и то при условии, что она страдает близорукостью. Он до сего момента еще ни разу не раскрыл рта.
– Надо же, какая я ловкая! Значит, он утверждает, что у меня в рукаве находилось четыре самозарядных автоматических пистолета, а также пара винтовок с оптическими прицелами, и я ждала, когда мне попадется под руку какой-нибудь беззащитный штатский человек, чтобы подбросить ему весь этот арсенал? Только потому, что мне не понравилось его лицо, так, что ли?
– Мотивы вашего поведения неизвестны моему клиенту.
– Ваш клиент – кусок дерьма, который вляпывается в подобную ситуацию уже не в первый раз! Несколько нападений с нанесением тяжких увечий, хранение запрещенных законом предметов, покушение на изнасилование – вот лишь неполный перечень обвинений, которые ему уже предъявлялись. Не делайте вид, будто вы защищаете мальчика из церковного хора, Кенард! С таким послужным списком он теперь точно загремит за решетку, причем надолго. По моим оценкам, лет на двадцать пять, в колонию строгого режима и без права досрочного освобождения. Не бывал еще в таких заведениях, приятель? Скоро побываешь! – Ева хищно улыбнулась. – По сравнению с тамошними наши здешние камеры покажутся тебе хоромами!
– В ваших словах я усматриваю преднамеренное оскорбление и попытку запугивания моего клиента, – заявил адвокат. – Ему больше нечего сказать.
– Неужели? Странно: ведь до сих пор он говорил без умолку. Так что? – обратилась она к арестованному, – Ты согласишься стать жертвенным бараном Рикера? Думаешь, он будет горевать, когда тебе впаяют четвертак?
– Лейтенант Даллас! – повысил голос Кенард, но Ева не отводила взгляда от громилы и увидела, как в его глазах промелькнула тень беспокойства.
– Сам по себе ты мне не нужен, Льюис, и если хочешь спасти свою шкуру, то должен со мной сотрудничать. Кто послал тебя сегодня по моему следу? Назови имя, и я немедленно выпущу тебя на свободу.
Кенард поднялся:
– Разговор окончен!
– Окончен, Льюис? Ты этого вправду хочешь? Хочешь ночевать в «обезьяннике» и начать отбывать свои двадцать пять лет прямо сегодня? Неужели он платит тебе так много, что ты согласен проводить в вонючей тюремной камере двадцать четыре часа в сутки в течение двадцати пяти лет? Дожидаться своей очереди, чтобы полежать на нарах, постоянно находиться под наблюдением телекамер – когда писаешь, какаешь и занимаешься онанизмом? Там очень неуютно, Льюис! Тюрьма – для наказания, а не для перевоспитания, что бы ни говорили об этом наши политики.
– Прекратите, лейтенант! Разговор окончен, и я настаиваю на предварительных слушаниях по делу моего клиента.
– Будут ему слушания. – Ева тоже встала. – Ты, Льюис, просто олух, если полагаешь, что этот говорун в дорогом костюме пытается защитить тебя.
Льюис поднял глаза.
– Мне не о чем говорить с легавыми и со шлюхами, – фыркнул он, но Ева вновь уловила в его взгляде страх.
– Видимо, и то и другое относится ко мне? – Нажав кнопку на столе, Ева вызвала конвоира: – Уведите этого говнюка обратно в камеру. Спи спокойно, Льюис. А вам, Кенард, спокойной ночи не желаю. Я слышала, что акулы никогда не спят.
С этими словами она вышла из комнаты для допросов и, завернув за угол, вошла в соседнее помещение, отгороженное от предыдущего прозрачным с одной стороны зеркалом. Там в течение всего этого времени стояли Уитни и Пибоди, наблюдая дуэль между Евой и адвокатом.
– Предварительные слушания назначены на завтрашний день, – сообщил Уитни. – Начало в девять утра. Кенард и его компания будут землю рыть, чтобы вытащить этих подонков на свободу,
– Ясное дело. Но эту ночь наши мальчики все же проведут в камерах. Перед слушаниями я хочу еще раз надавить на Льюиса. Майор, сделайте так, чтобы его дело рассматривалось последним. Завтра утром я снова поговорю с ним. Мне кажется, что он может расколоться быстрее, чем другие.
– Согласен. А ты сама, лейтенант, когда-нибудь бывала в колониях строгого режима?
– Нет, сэр, но я слышала, что там несладко.
– Это не то слово! Продолжай разыгрывать эту карту, Даллас. Льюису нужно нарисовать такую картину, чтобы по ночам при мысли о подобной перспективе он рыдал в подушку. А теперь отправляйся домой и отоспись.
– Окажись я на его месте, я прокляла бы свою мать за то, что она родила меня на свет, – констатировала Пибоди, когда майор удалился. – А что, он действительно может схлопотать двадцать пять лет строгого режима?
– Еще как! Будет знать, как связываться с копом. Правосудие этого не любит. Ну ничего, сегодня ночью у него будет время поразмыслить на эту тему. Как следует поразмыслить! Завтра утром жду тебя здесь в половине седьмого. Я собираюсь заняться им как можно раньше. А ты будешь стоять рядом со злобным, жестоким лицом.
– С удовольствием! Вы тоже едете домой? – спросила Пибоди, помня, что часто, отправив ее домой, начальница еще подолгу засиживалась в рабочем кабинете.
– Да-да, еду. После общения с этой мразью мне хочется принять душ. Итак, в шесть тридцать, Пибоди.
– Так точно, босс.
Ева не успела пообедать и была вдвойне расстроена, выяснив, что неизвестный, который регулярно воровал из ее кабинета шоколадные батончики, добрался до новой заначки. Пришлось удовольствоваться сиротливым яблоком, которое кто-то из детективов неосторожно забыл в общем холодильнике. Заморив с его помощью червячка, Ева, когда добралась до дома, мечтала уже не о еде, а о горячем душе.
Она была немного разочарована тем, что Соммерсет не встретил ее, как обычно, в вестибюле и, таким образом, не состоялась их традиционная ежевечерняя перепалка.
«Итак, первым делом – душ! – решила Ева, взбегая по ступенькам на второй этаж. – А потом – на поиски Рорка». Найти человека в этом огромном доме было задачей не из легких. Пока она будет находиться в душе, нужно решить, о каких событиях бурного сегодняшнего дня стоит рассказать Рорку, а о каких лучше умолчать. Вероятно, ради сохранения семейного покоя о стычке с Рикером пока стоит помалкивать.
Войдя в спальню, Ева увидела цветы. Их было невозможно не заметить, поскольку гигантский – метра полтора в обхвате – букет красовался в самом центре комнаты, а запах от него был таким сильным, что хотелось чихать. В следующую секунду Ева увидела, что у букета есть длинные тощие ноги в черных брюках. Соммерсет! С душем придется повременить.
– Это мне? Господи, Соммерсет, не следовало этого делать! Если Рорк узнает, какой страстью вы ко мне пылаете, он даст пинка в вашу тощую задницу и уволит вас ко всем чертям. Впрочем, моя жизнь превратится тем самым в подлинное блаженство.
– Опять шутите! – сварливо ответил старик из-за охапки цветов. – И снова оскорбляете меня. Этот чудовищный и безвкусный букет был только что доставлен частным курьером.
– Осторожно! Не наступите на кота! – крикнула Ева, увидев, что Соммерсет занес ногу и в тот же момент на его пути появился величавый Галахад.
К удивлению Евы, Соммерсет проворно убрал ногу, едва не отдавив кошачий хвост, а животное вальяжно прошествовало по своим делам. Решив больше не рисковать, дворецкий положил букет на широкий журнальный столик, стоявший у дивана.
– Этот букет – вам, – сообщил Соммерсет. – Так что теперь мучайтесь с ним сами.
– Кто его прислал? Такие цветы не во вкусе Рорка.
– Разумеется! – желчно фыркнул старик и театрально закатил глаза, показывая, что он до глубины души оскорблен таким безвкусным выбором. – Вероятно, вас таким образом решил подкупить кто-нибудь из многочисленных преступников, которые составляют круг вашего общения.