А Коля:
— Всё это — дрова.
— Ну смотри, — говорю, — тебе с горки виднее.
«Дрова»… Рисуется, наверное. С его-то смехотворным сроком.
…Сегодня фортуна улыбнулась нам лишь до обеда. Я ещё медленно плыл в густом, тяжёлом дневном сне, хотя и открыл глаза, когда в мою сторону бригадир ткнул перстом:
— Рязанов…
Я еле оторвал себя от матраца и молча принялся накручивать почти подсохшие подо мной, ещё тёплые портянки. А Коля сцепился с бугром, хотя прекрасно знал о полной бесполезности подобной затеи. Он просто душу отводил. По-настоящему отказаться от работы не решался: пусть день и воскресный, а в ШИЗО всё равно уторкают. Внаглую. А за три отказа — ещё одна судимость. Лагерная. За саботаж. Со всеми сопутствующими ей прелестями. Потому на работу, нещадно матерясь и кляня начальство, вождей, советскую власть и всё на божьем свете, Коля согласился-таки, и мы поплелись.
Коля прямо-таки взбеленился. С ненавистью пришёптывает:
— Я вам наработаю, фашисты… Спарку[175] под рельсы. И — чеку за шнурок…
Как же в него въелась эта ненависть, насквозь всего пропитала, почти все чувства из него вытравила.
Когда мы с ним вместе плотничали и он вкривь и вкось гвозди в щиты вбивал, я ему заметил:
— Брак гонишь.
— Об чём толковать? Дрова! — огрызнулся он. И пояснил: — Чем хуже для них, тем лучше для нас.
— Чем же лучше-то? — не согласился я.
— Они хочут, чтобы я им бесплатно вкалывал… Вот им! Пускай всё развалится. Мне в этом доме не жить.
Я пригрозил Коле, что попрошу бригадира, чтобы тот сменил мне напарника. Если Коля и впредь будет злобствовать и пакостить. И он немного угомонился. Знает, что никто не согласится с ним работать. И придётся одному неподъёмные тяжести ворочать.
Колю можно понять: устал за три года «исправления». Гнётся, как негр на плантациях. Но я-то тут причём? Такой же раб, как и он.
Может быть, за его халтуру нас с плотницких работ перевели в траншею, на выборку грунта. Бригадир сказал: временно. Пока, дескать, нет гроботёсной работёнки, блатной. Может, и так. Но, вернее всего, — наказание. Ведь и бугор нас неоднократно предупреждал, что голимый брак клепаем. Однако Коля упрямо продолжал гнать халтуру. А в траншее — не топориком тюкать да гвоздики вбивать: за день ухамаздаешься — еле ноги в лагерь волочёшь.
И вот ведь какая закономерность: почти ни одно воскресенье не дают толком отдохнуть. То есть отлежаться после каторжной недели. То капитальный пересчёт всего «контингента» на плацу или за оградой лагеря устроят — на целый день. То какую-нибудь дурацкую лекцию о международном положении организуют — с холёным, откормленным за наш счёт чином-краснобаем из управления — на летней клубной площадке несколько часов промаринуют. То шмон тщательный всех обитателей лагеря и построек, в том числе и сортиров, — оружие ищут. И не находят ничего. Хотя ножей в зоне — полно. То глобальную инвентаризацию шмоток объявят. И опять на плац. С матрацем, одеялом, подушкой, полотенцем и всем обмундированием, что числится на тебе по вещевой карте, — всё на загорбке тащишь. И если чего-то из тряпья не окажется в наличии — промот. И, следовательно, следующая судимость по соответствующей лагерной проклятущей статье.
Сегодня нам досталась «блатная» работёнка. Как раз для разминки в выходной. Две открытые платформы с рельсами на две неполные бригады. Остальные продолжили отдых в зоне, счастливчики. А почему занарядили неполные бригады, нам объяснили: попок мало. Отдыхают вохровцы. А нам, выходит, не обязательно. Они утомились, потому что нас стерегут, а мы…
— Вы тут не на курорте, — спокойненько ответил на наши неистовые вопли офицер, дежурный по лагерю. Следуя его логике, выходной для зека — курорт.
На объект нас отвезли в кузовной пятитоннке. Трижды по команде садились — не умещались. В четвёртый уместились — коленки к подбородку.
С платформы новенькие серо-синие рельсы важили[176] по деревянным покатам стойками — тонкомером. Металлические многометровые змеи, ударяясь друг о дружку, цвакали, упруго отпрыгивали и, казалось, зло извивались. Одна такая «змея» вскоре подсекла зазевавшегося зека. Ладно, что не из нашей бригады, а то всем за этот несчастный случай пришлось бы отвечать. На всю бригаду штрафные очки начислили б. Зек дико орал, крутясь на грязной земле. Недавно пролил дождь, и мы размесили площадку, на которой штабелем складировали рельсы. И сейчас он в этой грязи валялся, утробно рыча, и изрыгал гнуснейшую ругань.