— Ну что ты, сука, барнаулишь? — вскипел Коля. — Чтоб ты подох, падло!
— Ты чего лаешь, Боршук? — попытался его урезонить я. — А если б — тебя?
— Да и меня — тоже. Все там будем… Дрова. И он бешено рванул вагу на себя.
— Озверел, что ли?
— Озверел! — заорал он и хряснул вагой по металлическому хлысту.
— Знаешь, Коля, я у Брема вычитал про скунса. Есть такой полосатый зверёк, на кошку похож, с пышным хвостом. Как только хищник приблизится к нему, он поднимает хвост, поворачивается к преследователю задом и с силой выбрасывает струю вонючей жидкости. И, что удивительно, никогда не промахивается. Молодой лев по неопытности напал на скунса, и тот ему выстрелил прямо в нос. Так несчастный лев катался по песку, стонал и плакал горючими слезами от отвратительного запаха. А скунс как ни в чём не бывало сидел неподалеку и вылизывал свой зад.
— Ты это к чему базаришь? — насторожился Коля.
— Да просто так, — слукавил я.
Пока возились с искалеченным, работа не прекращалась. Перекрывая отчаянные вопли, через равные интервалы слышалось хриплое надсадное:
— Р-р-а-ассс! Д-д-ва! Толкнули, бля! — И раздовалось режущее слух цвяканье.
А тем временем, чтобы несчастный не истёк кровью, знающие люди, перерубив камнем о рельс кусок верёвки, перетянули раздробленные ноги выше колен. Но кровь всё же сочилась. В грязь… Однако пострадавшему повезло: грузовик, на котором нас привезли, оказался рядом. Изувеченного, который уже обессилил от боли и не кричал, втащили в кузов. Рядом с ним, у кабины, встал стрелок с винтовкой. Что не ускользнуло от внимательных зеков.
— Начальник, смотри в оба, чтобы он на патлах не убежал! Как аграбат в цирке! — посоветовал какой-то шутник.
Об увезённом, казалось, сразу же забыли. А натёкшую кровь размесили с грязью.
Сначала мне показалось, что с платформой мы разделаемся за час-полтора. И это предположение вдохновило на штурмо-ударный труд. А тут ещё и погода повеселела: появилось из-за туч яркое сентябрьское солнышко, пригрело. Многие, и я в их числе, не только посбрасывали телогрейки, но и куртки. А кое-кто стянул и нижнюю рубаху. А мне помогали ещё и разные мелодии, звучавшие внутри меня. Чаще это была песня «Славное море, священный Байкал…».
Однако потная работа, от которой жилы трещали, быстро вымотала нас. Несмотря на то, что от перекура до перекура мы менялись местами: толкачи передавали ваги укладчикам рельсов, а укладчики толкачам — верёвки, на которых перетаскивали металлические хлысты неимоверной, чудовищной тяжести.
Оставшийся на шабаш рельс мы еле подняли всей бригадой.
Ноги мои дрожали в коленях и подсекались. Хотелось тут же упасть и не вставать, пока в тело не просочится достаточно живительной силы.
День быстро угас. Пока нас неоднократно пересчитали да сняли с постов конвоиров, дневной свет совсем померк. Охранники забеспокоились. А нервничали они, оказывается, потому что машина не вернулась. То ли поломалась, то ли шофёр, сделав положенную ходку туда-сюда, в гараж подался — никто не знал. И начальник конвоя принял рискованное решение: вести нас пешим строем. Возможно, он надеялся, что грузовик попадется навстречу. Да и ждать было нельзя — надвигалась темь.
Отношение к нам начальника конвоя сразу потеплело. Он уже не приказывал, а как бы увещевал. И «ребятами» даже назвал однажды.
— Бздят попки, — сказал с ехидцей Коля. — Подстроить им заячью морду — рвануть на «ура»?
— Какой рывок? Еле на ногах стоим, — промямлил я.
Борщук загадочно ухмыльнулся. В строй мы встали рядом. Я — слева крайним в пятерке. Не без умысла. Взяли под руки друг друга. Двинулись. Начальник конвоя даже не стал нам «молитву» читать.
Стемнело. Шлёпали по лывам, не разбирая дороги. Под ногами чавкало и хлюпало — да мат громыхал. То и дело слышалось:
— Прекратить разговоры! Подтянись!
Конвоиры подсвечивали нам нагрудными фонарями. Окрики не растягиваться и подтянуться тоже не помогали, и колонну время от времени останавливали. Слава богу — не приказывали лечь. Вероятно, и вохровцам не до шуток было. Мне каждый шаг поначалу давался с огромными усилиями, будто к ноге по кирпичу привязали. Но после — ничего, разошёлся, легче стало. Двигались мы пустырём, потом мимо высоких заборов, за которыми темнели силуэты корпусов железнодорожных мастерских. Но вот показался первый жилой одноэтажный дом, второй… Колонна втянулась в узкую улочку посёлка железнодорожников.
— Эх, какой фарт выпал, Юрa, — прошептал мне Борщук. — Падлой буду, ежели не чухну… Рванём, а? Набздюм.