Вот мы с ним и беседовали. В свободные часы. Я забредал в мастерскую, садился на низенькую табуреточку с ременным сиденьем и слушал байки Андрея Ивановича. О том, как он парнем за девками ухаживал. Как отец отхлестал его вожжами за незначительный проступок, по сути, — за непослушание. Такие строгие были раньше нравы. И о том, как он на медведя охотился. Причём повествовал он с улыбкой, с шутками, продолжая трудиться так же споро, — разговоры ему не мешали. Я тоже что-нибудь «работал», например, дратву варом натирал. Ножа он мне, правда, не доверял. Да я и сам понимал, что трогать его нельзя. Окажись я негодяем или маньяком, схвати тот нож и пырни им кого-нибудь, в первую очередь судили б не меня, а Андрея Ивановича. Да и неожиданный вояж в мастерскую начальства, просто надзирателя, грозил суровым наказанием именно тому, кто отвечал за «колюще-резущие предметы», кто за них расписался.
А в мастерскую начальство наведывалось довольно часто. Разное. По делам, естественно. И по службе. Оперуполномоченный старший лейтенант, всем было ясно, в сапожную частенько шастает, чтобы что-нибудь высмотреть, разнюхать. И вынюхал-таки. Что от завмастерской пахнет алкоголем. Словом, попался Борода оперу на крючок — не сорвёшься. Ретивый и беспощадный служака немедленно отправил его в медсанчасть для определения степени опьянения. Хотя по внешнему виду Андрея Ивановича невозможно было сказать, выпил ли он чего-нибудь горячительного. Не принял опер во внимание объяснения зека о том, что виной всему ватка со спиртом, якобы положенная в дупло больного зуба. Он не поленился, дантист самозваный, заглянуть в рот старому зеку и уличил его во лжи. Начальница МСЧ подтвердила подозрения опера, и тот лично опустил неунывающего сапожника в трюм. На семь суток.
Но утром следующего дня его освободил начальник лагеря — лично. Однако опер успел произвести в мастерской дотошный обыск. И — ничего не нашёл. Разумеется, он, как следует, допросил двух помощников Андрея Ивановича. С тем же успехом. Не помогли и запугивания, на которые старший лейтенант был большим мастаком. Он заявился после обеда и опять учуял запах алкоголя, исходящий из уст Андрея Ивановича. Старшего лейтенанта, который серьёзно полагал, что знает абсолютно всё обо всех, этот «рецидив» чувствительно уколол: от кого зек получает выпивку? Андрей Иванович, похохатывая, убеждал назойливого соглядатая, что пахнет от него «ещё с давешнего», но опер был не дурак и, видать, в этом деле разбирался профессионально. Не хуже, чем Андрей Иванович в сапожном. Он опять конвоировал старика в МСЧ и, подтвердив факт документально, упрятал злостного нарушителя в ШИЗО уже на всю катушку — на десять суток. Рецидив!
Наутро начальник выпустил завмастерской, правда, попросив его «прекратить употребление спиртного». Потерпеть немного. Осталось-то всего срока — с хренову душу. Но Андрей Иванович решил, видать, позабавиться напоследок. А опер рассвирепел. Нет, он не матерился, не грозил сгноить, угробить, отправить туда, куда… словом, он по-хорошему, но настойчиво добивался от зека: откуда у него выпивка? Кто ему её доставляет? Андрей Иванович ещё веселее утверждал, что никто его этим зельем не снабжает. И что алкоголем от него пахнет давно. С юности. Так он якобы устроен. А сам продолжал тачать модельные, с пробивными дырочками, летние туфельки для жены начальника лагеря.
Опер, вероятно, предупреждённый заказчиком, не тревожил больше мастера, не водил к начальнице МСЧ, но торчал в сапожной почти безвылазно. Стоило ему отлучиться по неотложным надобностям, как Андрей Иванович, словно дразня, «освежался». Старший лейтенант, не мешая мастеру трудиться над важным заказом, учинил тщательнейший открытый обыск. Он взмок, переставляя с места на место все предметы. Даже полки снял, чудак. Андрей Иванович то ли потешался над ним, то ли сочувствовал, подсказывая, где могла бы быть заначка с выпивкой. Тогда-то старший лейтенант и поспорил с ним, что непременно найдёт то, что ищет. Старый зек согласился получить ещё один срок, лагерный довесок, если тот выполнит своё обещание. И добавил, что невозможно найти то, чего нет. Однако опытный чекист не верил Бороде. И разъяснил: