В камере поднялся гвалт. Многие устремились к двери. Но ближе всех оказался Обезьяна. Он и получал из рук культорга треугольники и конверты с письмами, причём Николай Иванович громко и чётко произносил фамилии. После очередной фамилии прозвучала и фамилия Биксин, однако произнёс её Лёха и почему-то письмо адресату не отдал, а продолжал держать в поднятой руке. Биксиным оказался Вася Сифилитик.
— Ну да и ебать тебя во все дыры, — обиделся он и лёг на своё место.
Письма быстро закончились, культорга о чём-то расспрашивали через кормушку, перебивая друг друга. Неожиданно и резко она захлопнулась — надзиратели, очевидно, решили, что их подопечные достаточно пообщались с лагерным проводником культуры.
Лёха с Васиным письмом вышел на середину камеры и, обращаясь ко всем, спросил:
— Сифилитику ксиву из деревни лукнули. Почитаем?
Послышались одобрительные крики.
— А ты, Вася, чего надулся, как мышь на крупу? — не обошёл вниманием Обезьяна и Сифилитика.
— А мне — до фонаря, — вроде бы равнодушно заявил Вася.
— Нет, ты, дурак деревенский, на меня смотришь, как Ленин на буржуазию, — прикапывался Лёха.
— Да пошёл ты на хуй! — отмахнулся Сифилитик.
— Не культурно выражаешься, а ещё — венерический больной, — пристыдил его Лёха.
Вероятно, многие догадывались, что чтение вслух затевается неспроста, и проявили к нему повышенный интерес.
Лёха на глазах у всех извлёк из уже разрезанного цензором конверта хрустнувшие, густо исписанные химическим карандашом листки, с шуршанием их развернул и приступил к чтению. За всем, что совершал Лёха, внимательно и настороженно наблюдал и Вася. Выходит, ему было не столь безразлично это послание.
Лёха зачем-то понюхал листы и объявил:
— Навозом несёт.
Вася стерпел и эту ремарку. Лёха начал:
— «Здрастуй, наш радимай Василёк!» — прочёл, запинаясь, первую строку Лёха, покачал головой и посетовал: «Ну и грамотеи! Все в Васю. Два слова связать не могут».
— «Здрастуй, родненький наш Васинька. Пишит тибе тётя Нюра, твоя хрёсная. Во первых строках свово писма разреши, радимай, передать привет от хрёснова дяди Ирофея, он чивой-то вовси плохой стал, редко с печи слазит, только скотине корму дать да напоить, а так толку от ево как мужика нету никакова…»
— Ишь, курва старая, — начал комментировать Лёха с ехидством. — «Толку никакова» — да он, что, до самой смерти на ней, корове деревенской, дрыгать обязан? Человек больной, а она его за колбасу дёргает. Как чёрт за грешную душу вцепилась…
— Вся в Васю, профура,[131] — добавил он с ненавистью. — Одна порода — кулацкая…
Вася терпел, не вступал с Обезьяной в перепалку. А тот продолжал:
— А я думаю, в кого Сифилитик такой злоебучий, — в день по пять раз дрочит… А он в тётку родную, в хрёсну. Которая своего мужика в доску заебла.
— Кончай философию, Лёха, — выкрикнул кто-то из нетерпеливых слушателей. — Читай дальше!
— Нехай потрёкает, болтун от параши, — задело Васю. Но он пока держался.
— Его ежели в колхоз сичас выпустить, — не унимался Обезьяна, — где мужиков нету аль одни калеки, он за год всем бабам по киндеру сделает, а каким и двойню. Зараз не меньше ста баб подали б на его в суд на алименты, на колхозного ямана.[132] И забурился бы ты на ещё одну ходку с элеменщиками.
— Кончай! — заорали ещё пуще. — Гони дальше!
— Ладненько, — согласился нехотя Лёха и продолжил чтение чуть ли не по слогам: «Вот и живу я Василёк как бы с мужиком, а сама хучь на случной пункт беги».
— Ну и блядина! — не выдержал кто-то.
— Во-во, — поддакнул Обезьяна. — Попадись такой, живым из лохматки не выпустит. И яйца оторвёт, сука колхозная, тварь…
— Да тебе хоть пизду на нос одень, всё одно — прибор[133] крючком висит, — съязвил Вася. — У тебя, Обезьяна, одна шкурка осталась, на пару раз поссать…
— Не скажи, — осклабился Леха. — Спроси у Балерины, как он заорал: «Вынь, дай пёрнуть, дух переведу!»
Слушатели этой инсценировки, кому, вероятно, был знаком Балерина, загоготали.
— А ежли ты такой Фома неверущий, можешь сам встать раком. Слабо?
— Трепись! — кисло ухмыльнулся Вася, который явно уступал в красноречии Обезьяне. — Трёкало[134] базарное…
Обезьяна, торжествуя одержанную в словесной баталии очередную победу, снова принялся за письмо:
— «А ищё шлют тебе сердешнай привет сродственники тетя Нюся Курносова, еёная племяшка Маня, на которой ты обещал женитса, да омманул, бессовисный. Она на тебя ни в обиде, потому как посля тебя…»
134
Трёкало — слово имеет несколько смыслов, в данном случае — болтун, трепач (тюремно-лагерная феня).