— И где ты всего этого нахватался, как собака блох? — съязвил Тракторист, закончивший шпилить в картишки.
— Деревня ты вшивая! Грузчик ты волжский. И вопче: зачем тебя мама родила? Лучше бы сделала аборт, — беззлобно и как-то заученно ответил Лёха. — Дубина ты неотёсанная, стоеросовая.
Оба спорщика выглядели вполне мирно и, кажется, удовлетворёнными пререканиями — в своё удовольствие поупражнялись в красноречии. После отбоя наступил очередной час трёканья. На сей раз жребий выпал Васе. Он долго отнекивался:
— Чо вам, братва, расскажу? Ничего не знаю. Окромя воровства да тюряги.
Но уступил домогательствам «масс» и предложил:
— Я вам загадку загадаю. Бля буду, никто не додует.[152]
— Валяй, — согласились слушатели.
— В стихах Пушкина, — предупредил Вася и продекламировал:
— Туфту Вася задвинул, — сказал какой-то «буровик» недовольно.
— А ты сам-то хоть допёр? — спросил Васю Лёха Обезьяна.
— А то как жа, — простодушно похвастал Тракторист.
— Нет, ни хера ты не знаешь, — категорически заявил Лёха.
— Это почему жа? — залупился Вася.
— У тебя мозгов не хватит. Ты их все со струхниной[153] в парашу спустил.
И, не пожелав даже выслушать Васю, предложил:
— Давайте я вам трёкну.
Вася убеждал всех, что знает отгадку, но его не хотят выслушать. Трёк ему так и не зачли. Васю решение коллектива задело за живое, или он усмотрел в нём нехорошее предзнаменование, и с мольбой обратился ко всем слушателям.
— Братва, я вам про зека ботану, бля буду, кишки надорвёте.
И, не дожидаясь решения, начал:
— Освободился зек из лагеря, а его нигде на работу не берут. Гонят. Идёт он по улице, смотрит, чтобы такое украсть. Видит — объявление: требуется воспитатель в детсадик. Он канает туда и, короче, уломал директоршу. Чернуху[154] ей раскинул, и его взяли. С испытательным сроком. Он — гужуется, водку пьёт, ага, закусывает. Короче: шикарно живёт. Р-р-ра-с! Срок подошёл испытательный — тузы из Москвы. Ёбаный потрох, чо делать?! Ему кричат: — завтрева приканают проверять. Ну, он по-шустрому пацанов собрал и самодеятельность с ними устроил. Ага. Утром нарисовались тузы с порфелями, в очках, бля, кричат:[155] што тут у вас? Как пацанов и пацанок воспитываете? Зек их выстроил, руки за спину — и запел:
А пацанва хором:
Как отнеслась высокая комиссия к этому вокальному номеру, так и осталось неизвестным обитателям камеры, потому что раздалось невероятное по силе гоготание, послышались всхлипывания. Взрыв дикого веселья мне невозможно было объяснить логически. Это было какое-то запредельное явление. Надо быть тёртым-перетёртым зеком, чтобы понять всю бездну юмора, заложенного в этом анекдоте, и соответственно на него среагировать.
Вася сиял, словно именинник перед пирогом со свечами, и не спешил их задуть, наслаждаясь своим небывалым успехом. Никто даже не услышал, как открылась кормушка и в неё вперился надзиратель, пытаясь уяснить, что происходит в камере. Ничего так и не поняв, он громко выкрикнул:
— Прекратить счас жа! Почему смех? В чём дело?
Далеко не сразу улеглось радостное возбуждение. Все хвалили находчивого и весёлого зека. Восприняли героя анекдота не как конкретного бывшего зека, какого-нибудь Ваньку Шимонаева, а как зека вообще, который всегда был, есть и будет.
На этом трёканье могло бы и завершиться, но Обезьяна решил не уступить лавровый венок победителя Васе.
— Тоже анекдот, — объявил Лёха. — Надоела баба фpaepy, заелась, хуй за мясо не считает. Лежит, как бревно, не подмахнёт. И он решил её угрохать. Спрашивает у блатного: как её, суку, землянуть, чтобы срок не получить? А блатной кричит:
— А ты заеби её начисто. Пять или десять раз на дню. Пока не загнётся и хвост не отбросит.
Фраер, подлая рожа, обрадовался и ну бабу пороть. Баба охерела: никогда такого за всю жись не видала от своево мужика. Вот он её утро пилит, весь день… К ночи ухайдакался — на костылях не стоит, валится. К утру чуть копыта сам не отбросил. И баба не двигается, лежит. Ну, думает, всё — доконал, кранты ей. И свалился без памерек. Как будто его кто по затылку колуном ебанул. Просыпается — бабы нет. Куда труп делся? Приползает на карачках на куфню, а баба — весёлая, пирогов напекла, всякого жареного-пареного — навалом, поросёнок с хреном, бражонки — хоть жопой ешь. Сроду такой жратвы и выпивки у них не было. Фраер спрашивает бабу: