Я вернулся в кабинет и сказал Степану Ивановичу, что на приёме не смогу присутствовать. Доктор всё уразумел и согласился, дважды произнеся «энха» и не задав ни одного вопроса. Похоже, он предположил, что я побегу на вахту. И, как говорится, выпрыгну из зоны. Но о таком способе сохранить свою жизнь у меня и помысла не возникло. Такой шаг мне казался слишком позорным и неприемлемым. В данный момент, по крайней мере. И я решился на другое действо, хотя то, что намеревался совершить, противоречило моим убеждениям. Один из немногих случаев, когда приходилось идти против собственной совести. Скорым шагом направился к юрте номер сто восемь, известной каждому обитателю лагеря. Правда, раньше я в ней никогда не бывал.
Решительно рванул на себя дверную ручку и вошёл внутрь. В юрте одуряюще пахло жареной картошкой с мясом, пищей, которую я не пробовал несколько лет. Дорогу мне загородил телохранитель Пана:
— Чего тебе, мужик? Куда рогами прёшь?
— К Пану дело.
— Спит он. Канай. Потом придёшь.
— Потом поздно будет.
— Тебе сказано: спит! Чего ещё в жопу нужно?
— Разбуди.
Я объяснил, в чём дело.
— Сичас тебя по шее прохарём разбужу, фраерюга. Сгинь!
И тут из-за цветастой занавески послышался хриплый спросонья голос пахана:
— Кто это? Чево тебе?
Я объяснил ещё раз. Пан остался явно недоволен: потревожили в такую рань. И он отмахнулся от меня, как от назойливого попрошайки:
— Иди, иди, мужик. Никто тебя не тронет. Я разберусь.
— Пан, разберись сейчас. После поздно будет.
Настойчивость моя пахану не понравилась, она его раздражала всё больше.
— Кто это, как он его нарисовал? — спросил пахан у телохранителя, помогавшего хозяину натянуть шикарные хромовые сапоги. И тут только я заметил, что в огромной пуховой перине лежит ещё один человек — нарумяненный и в женской ночной рубашке — личная Пана «жена» Андрюшка.
— Мясник с Красноярской пересылки, — пояснил телохранитель. — Добрый хлопец. Четвертак. За мокруху.
Эта характеристика меня оглушила, но и подстегнула.
— Пан, кто в зоне хозяин? Ты или этот Мясник? Я тебе вчера всю ханку отдал, а сегодня меня душит какой-то хулиган с пересылки. За что?
— Кончай, мужик, права качать, ты мне остохерел, — скривился Пан. — Сказал, разберусь.
Наши пререкания разбудили «жену» Андрюшку, и она недовольно завяньгала что-то, что ей, бедной, спать не дают — устал, стервец, утомился, рожа размалеванная. А тут и телохранитель подскочил, рявкнул:
— Отвали, мужик, по-хорошему, а то в яйца получишь!
Я точно определил, что именно в эти мгновения решается моя участь: жить или… Обстоятельства складывались роковым образом. Мною овладело чувство неудержимого падения. Как во сне лечу вниз, а там — бездна.
Телохранитель стал бесцеремонно вытеснять меня из юрты, вернее из половины, которую занимал пахан. Обычно в юрте размещались две бригады. Во второй же половине, за перегородкой, обитало несколько придурков из штаба. Сейчас они уже служили.
В смятении отошёл я на несколько шагов от юрты, как увидел справа двигавшегося наперерез мне со стороны столовой Мясоруба в запахнутом чужом бушлате. Нетрудно было догадаться, что припрятано под полой его. Я резко повернул назад, рванул дверь и выкрикнул:
— Вон он! С колуном!
Пан без лишних слов понял, о ком и о чём речь, и приказал телохранителю:
— Давай его сюда, суку.
Через пару минут Андрей Мясник предстал пред ясные очи вождя блатарей.
— Ты что, пидар, делаешь? — зловеще, с присвистом спросил он приглашённого. — Чего волокёшь под бушлатом?
Мясоруб распахнул ватник. Под мышкой был зажат действительно топор. Тупой выщербленный колун на длинном топорище.
— Ты что, сука ты норильская, хотишь, чтобы всех блатных повязали? Ты кто такой, что сам решаешь судьбу других? Да я тебя в рот и в нос выебу, тварь поганая!
— Кнокай, это он меня пыранул, — сорвался и Мясник, показывая кулак, обмотанный окровавленной тряпкой. — Я таких, как он, шесть штук замочил…
— Кого замочил, подлюга? Честных мужиков? Или, может, воров? С тобой, сучьим потрохом, надо серьёзно разобраться! А если ты этого мужика тронешь, я тебя лично заделаю! Начисто! Я беспредел в зоне не допущу. Иди, сука, с глаз моих долой! И ты тоже уёбывай.
Мы повиновались, столкнувшись в узком дверном проёме. Я повернулся и не спеша потопал в медсанчасть, мой враг — обратно, на пищеблок, где раздобыл орудие несостоявшейся расправы. Пока не состоявшейся.
Днём в медчасть надзиратель привёл Мясника на врачебное освидетельствование. Пострадавший утверждал, что споткнулся, упал и повредил руку осколком разбитой бутылки. Степан Иванович осмотрел рану и подтвердил: рваная, не ножевая. Он знал, на какое стекло наткнулся бандюга Фадеев (фамилию его я запомнил навсегда). По указанию Помазкина я обработал рану. Мясник морщился, но терпел. А после peзкo пoтpeбoвaл у врача: