С ее губ сорвался стон — потом еще один, когда он немного отпустил подол и задрал его, начиная ласкать между ног. Два пальца бесцеремонно проникли внутрь, в уже очень влажное лоно.
- Интересно, это не унизительно? - еле слышно спросил он.
- Что?
Еле соображая, Тома приподняла ресницы, замирая и настораживаясь от его вопроса.
- Когда течешь вот так и стонешь под тем, кто тебя отодрал по попе, - пояснил он, глядя в глаза.
С ее лица отхлынули краски, а затем она почувствовала, как кожа в мгновение ока приобрела свекольный оттенок, и даже в глазах полыхнуло красным. Рванувшись из его рук, она только что не зарычала — но дом был готов и засмеялся, удерживая ее:
- Идем наверх. Там подерешься со мной. Я дам фору, - явно забавляясь, предложил он. Тома сузила глаза и, изловчившись, вцепилась зубами в запястье — он не сразу успел отодвинуть руку, и на коже остались заметные отметины. Но мастер только снова хмыкнул, и в его глазах что-то блеснуло:
- Ах, ты, сучка.
Он встал, поднял ее, извивающуюся, в воздух, и закинул на плечо. Мир перевернулся — а висеть, к тому же, было страшно. Но злость перехлестывала:
- Пусти. Немедленно поставь меня!
- Ага, - сказал он и хлопнул по попе так, что звук выстрелом отозвался в ушах, а боль на несколько секунд парализовала. И это видела и слышала, наверное, добрая половина клуба. А сейчас все зеваки с интересом наблюдают как ее несут кверху попой на второй этаж, словно подстреленное животное тащат в логово охотника.
Осознав это, девушка пришла в неописуемую ярость и вцепилась ногтями в его спину. Она старательно царапала все то время, что он тащил ее вверх по лестнице, но получалось плохо — ногти все время проскальзывали по ткани рубашки из-за тряски. А когда вновь оказалась на ногах, в глазах резко потемнело, и времени, чтобы броситься на него снова из удобной позиции, не хватило — уже через несколько мгновений он взял ее за шею и как котенка втолкнул в комнату, захлопнув за ними дверь.
Отлетев на несколько шагов, тяжело дыша, Тома злобно уставилась на него. Она плохо соображала, осознавая лишь то, что очень сильно зла и также сильно возбуждена.
- Иди сюда, - улыбаясь, позвал дом от двери и поманил рукой. Ее глаза сузились в ответ сами собой: он явно желал отлупить ее еще сильнее, и если она бросится на него с голыми руками, то сразу проиграет. А хотелось обязательно треснуть его хотя бы разок, чтобы почувствовал.
Она быстро оглянулась по сторонам, сориентировалась, подлетела к стене с развешанными девайсами и наугад схватила первый попавшийся стек.
- Ой, не советую, - тихо сказал он, покачав головой, и сделал шаг в ее сторону.
- Я тебя сейчас ударю, - предупредила Тома, раздувая ноздри.
- Хорошо. А потом знаешь, что с тобой будет?
Он сделал еще один шаг, не спуская взгляда со стека, который Тома держала наизготовку.
- Ты меня не запугаешь.
- Ага, - сказал он, и внезапно вероломно быстрым движением оказался рядом, перехватывая руку. До обидного легким поворотом он выкрутил ее запястье так, что Тома вынужденно выпустила этот девайс, а затем снова поднял и швырнул на кровать. Вскрикнув, она сгруппировалась, чтобы не упасть на пол, когда матрас спружинил, и вцепилась в покрывало руками, а дом успел сорвать с себя рубашку и сразу затем бросился на нее всем своим огромным телом, придавливая к кровати.
Она ожесточенно сопротивлялась еще минуту, пока он полностью не обездвижил: перехватил руки, развел коленом бедра, лег между ними и прижал чуть сильнее:
- Сдавайся.
Его улыбка бесила и вызывала желание зарычать от бессилия:
- Ни за что, засранец.
- Ты не можешь так говорить с домом. Поставить тебе кляп?
- Не смей. Не смей!
Протянув цепь со спинки кровати, он быстро и ловко закрепил ее руки. Потом задрал платье вверх до локтей, оставив ее голой, и широко развел ноги, тоже фиксируя их в цепях. После чего встал, заметно довольный собой, и расстегнул брюки:
- Еще одно слово — и будет кляп. Ты можешь кричать и плакать, издавать любые звуки — но чтобы ни слова, ясно?
Тома открыла рот и закрыла. Она все еще была в легком шоке от того, что так быстро оказалась перед ним полностью обнаженной. А ее внимание было теперь приковано не столько к его словам и угрожающему тону, столько к члену — красивому, гордо стоящему и довольно крупному. Но как же он ее злил.