– Миллионы, – поправил он, – и на разных языках.
– Настоящее безумие, – сказала она, и они рассмеялись.
Казалось, прошли годы, с тех пор как он позволял себе болтать подобную чепуху и смеяться над ней.
Но ведь действительно прошли годы.
Наконец они вылезли из воды, вытерлись двумя полотенцами, а на третье сели. Маргарет повернулась к нему спиной, и он вытер ее волосы. Все это они проделали, не одеваясь.
– Я думала, что все эти радости остались в далеком прошлом, – сказала она, обхватив колени. – Плавать в озере, сидеть на берегу ночью, смеяться…
– Ты не смеялась с детства? – поинтересовался он.
– Смеялась, конечно, – возразила она. – Моя жизнь не была печальной – скорее наоборот. Но я давно не испытывала такой… Даже не знаю, как это назвать.
– Радости? – подсказал он.
– Беззаботности, – задумчиво ответила она. – Ну и радости, конечно, беззаботной радости, так, пожалуй, будет точнее.
Дункан отбросил полотенце и попытался расчесать пальцами ее волосы, распутывая узлы.
– Без расчески не получится, – сказала Маргарет, повернувшись к нему. – Не важно. Расчешу позже. – Она легла на полотенце и устремила взгляд на звезды.
Он лег рядом и взял ее руку, переплетя ее пальцы со своими.
Радость.
Да, жизнь еще может предложить ему радость. В самом неожиданном месте из всех возможных: в его собственном доме, с собственной женой.
Он приподнялся на локте и склонился над Маргарет. Она подняла руку, коснувшись пальцами его щеки.
– Я хочу заняться с тобой любовью, – сказал он.
– Что? – Ее глаза расширились. – Прямо здесь?
– Прямо здесь.
Маргарет сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
– Я тоже этого хочу, – сказала она. – Разве может быть более романтическое окружение, чем это?
Пусть даже твердая земля под ее спиной не идет ни в какое сравнение с периной на их постели.
Дункан приподнял ее и посадил на себя, так что она оседлала его бедра, вобрав внутрь его возбужденное естество.
– Мм, – произнесла Маргарет.
– Я не мог бы выразится лучше, – ухмыльнулся Дункан, когда она начала двигаться, приподнимаясь и опускаясь в медленном, почти ленивом ритме, приносившем им изысканное наслаждение, граничившее с болью, пока он не присоединился к этому эротическому танцу и быстро привел их к завершению, полному и безграничному, как…
Радость.
Они долго лежали, купаясь в этом чувстве, сцепив руки и переплетя пальцы. «Я люблю тебя», – вертелось на языке Дункана, но он не сказал этого вслух. Он и так нарушил правила ухаживания, занявшись с ней любовью, хотя ему следовало удовлетвориться поцелуями при луне, пока они не доберутся до своей постели.
Но возможно, это не имеет значения.
Возможно, судьбе нет до этого дела.
В любом случае ему следовало бы говорить не о любви, а признаться, что он был не до конца искренним с ней. Что он не совсем ей доверяет, что даже сейчас он боится… Чего?
Неужели можно любить и не доверять? Или может, все дело в том, что он на самом деле не любит ее? При этой мысли горло Дункана мучительно сжалось.
Они еще немного полежали, глядя на звезды и погружаясь в дрему, затем оделись, свернули полотенца и направились назад, взявшись за руки.
– Какой чудесный вечер, – сказала Маргарет.
– Великолепный, – откликнулся Дункан. Как и все вечера, которые они посвятили ухаживанию.
– Самый лучший, – поправила она. – Не подумай, что я пытаюсь оставить за собой последнее слово.
– В таком случае, – сказал он, – я оставлю его за собой. Это был самый лучший из великолепных вечеров.
Они рассмеялись и, обнявшись, двинулись к дому.
А завтра, подумал Дункан, будет еще лучше. Возможно, завтра он наконец расскажет ей всю историю. Даже странно, насколько правдиво это старинное изречение – о кочке, которая может превратиться в гору, дай ей волю. Не считая того, что история, которую ему придется рассказать ей, не имеет ничего общего с кочкой.
Он склонил голову и запечатлел на ее губах поцелуй, который она пылко вернула.
Парк с южной стороны дома был достаточно велик, чтобы бродить по нему, не выходя на открытое пространство, не считая главной аллеи.
Настоящий рай для ребенка.
На следующий день после купания в озере они крались между деревьями, изображая вместе с Тоби путешественников в джунглях, прятавшихся от свирепых хищников и не менее свирепых туземцев с копьями.
Часть сознания Маргарет была поглощена идеей, которая пришла ей в голову несколько дней назад и которой она поделилась с Дунканом в тот же вечер: создать в парке живописную тропу для прогулок. Разумеется, все нужно сделать так, чтобы подчеркнуть красоту естественного окружения, а не испортить его чрезмерной искусственностью. Это стало бы ее вкладом в обустройство поместья, как цветник, служивший памятью о бабушке Дункана.
Другая часть ее сознания была занята Тоби, чья энергия и воображение казались безграничными, и Дунканом. В нем трудно было узнать угрюмого незнакомца, с которым она столкнулась на балу не так уж давно. Теперь он казался бодрым, беззаботным и довольным жизнью.
О, она тоже была довольна жизнью. Более того, она была счастлива. Она любила и позволяла любить себя. Ничего не было сказано, но в словах не было необходимости. Или была? Возможно, нежелание произнести эти слова вслух означало, что они все еще не до конца доверяют друг другу.
Возможно, скоро она скажет их, уверенная в том, что и он вернет их ей.
Скоро.
Возможно, сегодня вечером.
Тем временем Тоби, визжа от восторженного ужаса, вскарабкался на дерево, спасаясь от разъяренного льва, которого изображал Дункан, рыча и скрючив пальцы наподобие когтей.
– Тетя Мэг, ты будешь дружественной туземкой! – крикнул он, на ходу придумывая сюжет пьесы, которую они разыгрывали. – Ты придешь мне на выручку с копьем и прогонишь льва. Только не надо его убивать. Ведь он добывает пищу для своих львят, пока их охраняет львица. Он не злой, просто он такой.
Он снова взвизгнул, когда Дункан сделал вид, что хочет схватить его. Глядя на его раскрасневшееся лицо, Маргарет в который раз попыталась заметить в нем сходство с Дунканом. Иногда ей казалось, что она видит его, когда мальчик поворачивал голову под определенным углом или когда его лицо принимало определенное выражение. Но оно исчезало, прежде чем она успевала уловить его, и он снова становился хрупким белокурым малышом с сердцем воина и совестливостью своего отца.
Просто он такой.
Подкравшись с преувеличенной осторожностью, пока Дункан делал вид, что хочет схватить Тоби, а тот визжал и смеялся, она ткнула Дункана в спину воображаемым копьем и издала дикий вопль. Дункан обернулся, изображая притворный ужас и изумление.
– Пойдем, – сказала она, протянув руки к Тоби, чтобы снять его с дерева. – Можешь его больше не бояться. Он понял, что ты детеныш, такой же как его львята, только человеческий. Он не причинит тебе вреда.
Дункан последний раз рыкнул, а затем издал звук, похожий на добродушное урчание.
Тоби хихикнул.
Через несколько минут все они расположились на земле. Маргарет и Дункан сидели: она – прислонившись спиной к дереву, а он – скрестив ноги. Тоби лежал на животе, подперев ладошками голову и болтая ногами.
– Тоуб, – сказал Дункан, – я становлюсь слишком стар для подобных игрищ. Когда лето закончится, мы собираемся найти для тебя гувернантку.
– А он не слишком мал для этого? – усомнилась Маргарет. – Ему только четыре года.
– Четыре с половиной, – негодующе заявил Тоби. – А сразу после Рождества будет пять. Она научит меня читать, папа? Тогда я смогу читать тебе сказки перед сном.
– И укладывать меня в постель? – поинтересовался Дункан. – А я умещусь в твоей постели?
– Я подвинусь, – великодушно сообщил Тоби. – А она научит меня складывать числа? Я могу сложить два и два. Будет четыре. А еще я могу сложить три и три, четыре и четыре и так до десяти. Хочешь, скажу, сколько это будет, тетя Мэг?