До сих пор меня преследовали ее рыдания. Не думал, что это может сломить меня настолько. Этот вечер я планировал провести по-другому. Я хотел прийти к Санем, поговорить с ней, сказать, что память начала восстанавливаться. Хотел рассказать ей, что моя жизнь без нее безликая, хотел расспросить ее о том, как она жила без меня. Я многое хотел сделать в этот вечер. Но все пошло не так, как я хотел.
Я ждал ее на этаже, а она прошла мимо, настолько расстроенная, что не заметила меня. Я пошел за ней. Санем вошла в номер и захлопнула дверь перед моим носом. В коридоре еще не затих звук захлопнувшейся двери, как послышались ее рыдания. Горькие, громкие, не сдерживаемые рыдания, которые будут преследовать меня еще долго.
Рыдания не прекращались, я хотел постучаться, зайти и утешить ее, но понимал, что не имею на это права. Я понял, что неправильно все спланировал, что совершил чудовищную ошибку. Находясь рядом с ней, получается, что именно я проигнорировал ее. Я на самом деле не имею права находится рядом с Санем. Она единственная женщина, которой я хочу дарить счастье, но дарю только боль и огорчения. Видимо я не создан для любви, если даже собственная мать не захотела принять ее от меня.
Я не помню, как собрал вещи, как забронировал билет, оплатил номер и вызвал такси. Я действовал автоматически. В голове крутилась только одна мысль, убраться быстрее из отеля, подальше от нее.
Я достал билет и уставился в него, не видя ничего.
— Сахиб, — вновь окликнул меня водитель, потеряв уже надежду на то, что я отвечу.
— Есть время, не переживай, — только и смог выдавить из себя. Мой рейс только утром, у меня впереди еще вся ночь, для раздумий.
Мы наконец приехали в аэропорт, но заходить внутрь я не стал. На улице было свежо и мне хотелось немного побыть на воздухе. Если я зайду в здание, обратно меня не выпустят, такая вот особенность аэропортов в Индии.
Я сел прямо на бетонный пол, недалеко от входа. Привалился спиной к колонне, вставил в уши наушники и закрыл глаза. Не хотел не видеть, не слышать и не думать. С первыми двумя проблемами я справился на отлично, но вот третья — мне не давалась. Мысли так и лезли в голову. Моментами я проваливался в забытье, потому что сном это точно нельзя было назвать, но потом какая-то мысль взрывалась в сознании и вытаскивала меня из спасительной темноты.
— Знаешь, у меня до тебя никогда не было молодого человека? — Санем очень смущается, когда говорит эти слова.
— Правда? — я невероятно счастлив слышать это — Это прекрасная новость. Я удивлен, но очень рад.
— У тебя, наверно, было много девушек? — Санем не смотрит на меня, стесняется.
— Но кроме тебя, мое сердце еще не принадлежало ни одной девушке, — на ее лице расцветает довольная улыбка. — Выходит, что я твоя первая любовь? — Она кивает, все еще не глядя на меня — Ты тоже моя первая любовь. Тем более, ведь настоящая любовь бывает только раз в жизни.
— Дикие утки, когда остаются на зимовку, чтобы их пара не замерзла, сторожат по очереди друг друга, бьют крыльями о воду, чтобы она не покрылась льдом.
— А почему они не улетают, как альбатросы? — Санем вдруг перестает дрожать от холода и даже забывает о том, что мы оказались где-то в чужом домике посреди леса.
— Потому, что они преданные! Там их дом, их пара, почему они должны улететь? Разве эти утки бессовестные?
— Хорошо, я понял — она явно намекает на меня. Пытается сказать, что раз я принял решение уехать, то я предаю ее. Но ведь все совсем наоборот. Она меня предала, отдав свой аромат Фабри.
— Все-таки любовь — это не улететь имея крылья, а приземлиться и свить гнездо. — Она грустно вздохнула. — Если есть тот, кто машет крыльями в воде, чтобы ты не замерз… Ты не оставишь его и не уйдешь.
— Тогда я тоже немножко пофантазирую. Например, если мы сейчас замерзнем здесь — Санем непроизвольно огляделась, следуя взглядом за моей рукой — Если нас найдут через много лет, разморозят и вернут к жизни. По-твоему, мы будем помнить друг о друге? Воспоминания тоже замерзли бы вместе с нами?
— Когда можно помнить не замерзая, когда можно жить и давать чувствовать, что ты рядом. Разве это само по себе не огромное чудо? Настоящая любовь не замерзнет. Настоящая любовь растопит все льды. — Санем опустила голову, как будто сдалась — Но, если, конечно, это настоящая любовь. Но, мне кажется, ты этого не сможешь понять.
Я открыл глаза, посмотрел на часы. Время тянулось очень медленно, прошел всего час. Я снова прислонился к столбу и закрыл глаза. Значит, она думала, что я не знаю, что такое любовь. Почему? Разве она не чувствовала, как я ее любил? Я не помнил деталей, но я точно знал, я был в этом уверен, что любил я ее безумно. Мне даже кажется, что я помнил, что чувствовал при этом. А она обвинила меня в том, что я не знаю, что такое настоящая любовь.
Был ли у нее повод усомниться в моих чувствах? Был! Был! Сколько угодно было поводов!
Мои мысли неслись одна за другой. Воспоминания не щадили меня. Я уже не хотел ничего вспоминать, но они приходили и мне негде было спрятаться. Я был слишком требователен к ней, не учитывая ее неопытности и невинности. Она не умела любить, я был первый, кому она дарила свою любовь. Искренне, невинно и самоотверженно. А я, вместо того чтобы научить ее, злился на нее за неумение. Она совершала ошибку за ошибкой. Вместо того, чтобы выслушать ее и поговорить с ней я сбегал.
Почему я это не понимал тогда? Почему я понял это сейчас, когда все потеряно. Когда Санем потеряна для меня навсегда. Я столько раз отталкивал ее. Она устала любить меня, я ей не оставил другого выбора.
Я почувствовал, как слеза скатилась по щеке и еще сильнее зажмурил глаза. Только не здесь, только не сейчас. Я сам во всем виноват, о чем теперь плакать и скорбеть. Я разрушил свою жизнь сам, без чьей-либо помощи. Хотя, я и не смог бы принять чью-то помощь даже в этом. Я просто не умел. Я привык справляться со всем один, я привык быть одиночкой. Я не умел любить и прощать. Женщина, которая должна была научить меня этому чувству бросила меня ребенком, а сам я не смог этому научиться.
Я вдруг почувствовал, как кто-то пальцем подобрал слезинку с моей щеки и резко открыл глаза. От неожиданности я вздрогнул и дернулся, но крепкая рука схватила меня за рукав, не позволяя отодвинуться. В нескольких сантиметрах от моего лица я увидел лицо то ли женщины, то ли мужчины. Нет это был явно мужчина, но одетый как женщина. Или же наоборот, это была женщина в теле мужчины. Хиджра! Он смотрел мне прямо в глаза, вглядывался так внимательно будто искал что-то внутри. От него шел особенный аромат, который я один раз уже слышал. Сомнений не было, передо мной был тот самый гуру из общины.
Он понял, что я его узнал и улыбнулся, однако улыбка не коснулась его глаз. Как будто они жили отдельной жизнью, принадлежали другому человеку. Они приковывали меня к месту, лишая возможности двигаться, думать, дышать…
Полицейские, стоящие у входа, косились на нас, но не вмешивались. Даже пассажиры куда-то исчезли. Я хотел оглянуться и посмотреть вокруг себя, но не смог. Мой взгляд был прикован к его глазам.Я увидел на дне его глаз свет, который манил к себе. И я как мотылек последовал за этим светом.
— Ладно, а где мое место в этой сказке — вдруг заговорил он тихим голосом. — Приму ли я все, что предписано мне судьбой? Или же выберу то, что ранит мое сердце — он замолчал, выдержал паузу, а затем наклонился ко мне еще ближе и прошептал — или же пойду к «плохому королю», который разобьет мое сердце на кусочки? — два слова прозвучали как выстрел в моем мозгу. Не знаю как, но я понял, что он цитирует дневник Санем. Возможно, он мне это внушил, или это была игра моего воображения, но я точно знал, что это строки из сгоревшего дневника. — Сказки тысячи раз менялись… Не изменилась только одна история. Я поняла, что люблю «плохого короля» со всеми его недостатками. Каким бы он ни был: грубым, злым, не прощающим — я все принимаю. Моя любовь к нему безгранична. Такая глубокая, как его взгляды. Такая насыщенная, как его прикосновения. Ничто на меня так не действует как его слова. Либо он, либо никто! Пусть только он любит меня. Пусть только он смотрит. Пусть только он прикасается. — Хиджра замолчал, но продолжал смотреть мне в глаза. Он словно искал в них ответ на вопрос.