- Мы не ругались, – я удобнее расположилась на груди у мамы – Джан просто отстранился от меня, а я не могу этого вынести. Поэтому я приехала на пару дней, чтобы дать ему время остыть и прийти в себя.
- От чего остыть?
- Понимаешь, когда папа сказал, что помнит как я попала в клинику, как страдала… – мой голос прервался, спазм мешал говорить. Но мама и так все поняла:
- Теперь Джан винит себя? – дождавшись моего кивка она продолжила – Я об этом уже сказала Нихату, не нужно было при Джане всего этого говорить. Но, ты не обижайся на папу. Мы прошли вместе с тобой ад, и теперь боимся снова увидеть эти дни.
- Я не обижаюсь, мама. Я понимаю, но что мне теперь делать с Джаном, я совершенно не знаю. И к тому же, он кажется, догадывается про заговор Хюмы. Он спросил меня, хочу ли я ему еще что-то рассказать, но я не смогла. Мама как мне ему об этом рассказать? Это сломает его вконец!
- Ох, бедные вы мои, дети, – мама замолчала, задумалась.
- Знаешь, я не могу понять, почему все так несправедливо в жизни? Джан никогда и никому не делал зла, он очень добрый и честный, преданный. Почему ему выпадают все эти страдания? – Я села, поджав ноги к груди. Мне нужно было видеть маму, потому что собиралась обсудить с ней тему, которой раньше ни разу не касалась. – Мое сердце сжимается от боли, когда я представляю, что она уехала, а его оставила. Я вижу маленького мальчика, который ждет маму у окна, тоскует по ней, плачет тихонечко, пока никого нет рядом. Знаешь, он настолько чувствовал себя одиноким, что сам попросил отца отправить его в интернат. Он так и вырос в полном одиночестве. Одним утешением и радостью для него был, приезд брата, несколько месяцев проведенных вместе. Вся его семья заключалась в брате. В итоге и он его предал. Мало того, что предал еще и меня сделал орудием мести. Бедный Джан! Как он смог это пережить?
- Он мужчина, дочка. Закаленный мужчина. Ты его по себе не измеряй.
- Мама, он человек в первую очередь. Ему ведь тоже больно, у него ведь тоже сердце болит. Только он об этом никому не говорит, ни с кем не делится. Вот как сейчас, отстраняется, запирается в себе и страдает в одиночку. И достучаться до него невозможно.
- Доченька, тут уж ничего не поделаешь, он такой человек. Не все могут делиться своими проблемами, некоторые предпочитают преодолевать трудности в одиночку. Но ты не переживай, все разрешится. Он остынет и все вернется в свое русло.
- Мама, но я ему все равно не смогу сказать, что собственная мать толкнула его в огонь, отправила в изгнание. Совершенно не подумав о нем, она хотела избавиться от меня. Но в первую очередь пострадал ее сын.
- А ты не страдала? – возмутилась мама. – Ты больше Джана страдала. Он вернулся через год, живой и невредимый. А ты до сих пор расплачиваешься, хоть и прошло несколько лет.
- Так ты думаешь, что он пострадал меньше? То есть, страдания можно вот так легко измерить? – я не смогла сдержать горькую улыбку. Горечь, именно это я сейчас ощущала на кончике языка. – Мама, а ты думала когда-нибудь, что Джан делал весь год, как жил? Не думала? А я думать об этом не могу, боюсь снова сойти с ума. Он ничего не делал, мама. В прямом смысле этого слова. – Мама посмотрела на меня удивленно, будто я ей открыла какую-то истину. Истину, которая была на поверхности, но ей не приходило в голову даже подумать об этом. – Мама человек год находился в море, один, месяцами не причаливая к берегу и не видя никого. Год он думал о том, что я его оттолкнула и предпочла ему Йигита. Год он страдал в одиночестве, оставался один на один с самим собой. А потом приехал и ему все дали понять, это он виноват в том, что Санем сошла с ума. Ему все продемонстрировали, что ему здесь не рады. И он снова молчал, снова все в себе пережил, один. И когда наконец он оказался в шаге от счастья, когда появился шанс излечить все раны, случилась авария. Ты думала о том, насколько ему было тяжело очнуться и не помнить нас, не помнить часть своей жизни. И что сделала Санем? Снова оставила его с самим собой. Почему тогда я удивляюсь, что он хочет снова остаться один?!
Я больше не могла сдерживаться, разрыдалась. Мама села рядом, обняла меня и тоже заплакала.
- Санем, родная моя, красивая моя девочка. Ты ведь тоже страдала? Да, он был в море, один. Но ты же тоже провела почти весь год в клинике?
- Да, мама, ты права. Я лежала в клинике, где мои страдания и мою боль обезболивали, глушили лекарствами. А ему эти лекарства никто не давал.
Я знаю, она любила Джана, но он не был ее ребенком. Поэтому она могла принять близко к сердцу его страдания, но пропустить через себя не могла.
Не знаю, сколько я просидела так, уставившись в одну точку. Мама тоже молчала, обдумывая то, что я ей рассказала.
Мы обе не заметили, как заснули сидя на постели, прижавшись друг к другу. Меня разбудила мама, так резко и неожиданно, что я не могла прийти в себя и понять что происходит.
- Мама, что случилось?
Она ничего не ответила, только улыбнулась и кивнула в сторону окна. Она вела себя очень странно, и я догадалась, что это сон. Я улыбнулась ей в ответ и снова закрыла глаза. Но не успела провалиться в сон, потому что услышала странный звук, как будто кто-то кинул камушек в окно. Мама снова потрясла меня за плечо:
– Дочка, иди спустись вниз.
- Зачем? – я не могла понять, чего она от меня хочет. Я хочу всего лишь закрыть глаза и снова увидеть этот сон, который видела уже один раз. Джан в лучах утреннего солнца кидает камушки в окно, я бегу к нему, а он… – снова звякнуло стекло.
Я вскочила с кровати, чуть не уронив маму. Она засмеялась и ухватилась за спинку кровати:
- И как только он может любить тебя, такую неуклюжую, ребенок?
- Мама, он пришел? Ты думаешь это он?
- А кто же еще может быть в такой час?
Я посмотрела на часы – почти два часа ночи.
- Думаешь, мне нужно выйти?
- Конечно иди! – я была настолько счастлива, что не соображала, что мне делать. Выбежала из комнаты босиком, игнорируя тихие вопли мамы «обуйся, куда побежала босиком?!». Я летела вниз по лестнице, бежала по коридору. Никогда этот дом не казался мне таким огромным как сейчас. И вот наконец я остановилась перед входной дверью, задержала дыхание, потом набрала побольше воздуха в легкие и, распахнув дверь, шагнула на улицу. Джан стоял точно, как в том сне, раскрыв руки, словно крылья. Мой Альбатрос прилетел ко мне. Я подошла к нему, но в отличии от моего сна, он стоял нахмурившись:
- Джан, – мой голос дрожал, меня знобило.
- Ты в своем уме, Санем? – он подхватил меня под мышки, как маленькую девочку, и поставил на свои ботинки. – Почему ты вышла без обуви?
- Я спешила, – я пыталась сомкнуть челюсть, но зуб на зуб не попадал. Джан снял куртку и накинул ее на меня. Прижал к себе. Тепло от его куртки потихоньку стало вытеснять холод, сковавший меня изнутри, я начала успокаиваться. Он рядом со мной, он здесь. Я наконец набралась смелости поднять голову и посмотреть в его глаза: – Вообще-то ты мне испортил весь сон? – Джан еще больше нахмурился и я поспешила ему все объяснить, но не успела даже рот открыть, почувствовала, как земля ушла из-под ног. Он подхватил меня на руки понес в дом.
- Неси ее наверх, Джан. Я сейчас заварю чай – Мама стояла в дверях с моими тапками в руке.
Джан послушно понес меня наверх, переступая сразу по две ступени. Войдя в комнату, он положил меня на кровать прямо в куртке и накрыл сверху одеялом. Закутав меня сверху, он откинул одеяло освобождая мои ноги и, стянув носки, стал растирать мне стопы.
- Зачем ты это делаешь? Я не успела даже замерзнуть, – я на самом деле не чувствовала холода. Сейчас внутри меня было только одно чувство, я была счастлива, потому что мой Джан вернулся.
Мама принесла чай. Пробурчав, что я сумасшедшая и завтра же поведет меня к врачу, показать мою больную голову, она повернулась к Джану:
- Вы сегодня останетесь, сынок?
- Я думаю, будет лучше, если мы уедем, тетя Мевкибе. Пусть только Санем немного согреется и мы поедем.
- Хорошо, сынок. Так действительно будет лучше, – она подошла и поцеловала меня, потом повернулась к Джану – Послушайте оба и хорошенько запомните! Мы родители, мы любим вас и имеем право злиться на вас. А вы дети и должны слушаться нас. Должны? —строго спросила она и мы с Джаном не сговариваясь хором ответили: