Он закрутил головой и захихикал. Я нихрена не понимал в этих метаморфозах. Только что передо мной сидел другой человек. Внятно говорящий, угрожающий. А теперь это обычный Котиков, которому по прежнему хотелось втащить по кудрям.
Продолжая нести чушь про лыжи, друзей и особу, Дима стал переодеваться в форму. Чтобы не разглядывать тощий димин зад в семейных застиранных трусах, я поднял взгляд повыше. На спине его была круглая черная печать. Даже успел прочесть что-то про собственность НИИЧАВО, в строчке, идущей по ободку печати.
Волосы на голове зашевелились. Кто был вторым в теле Димы, я не знал, и знать не хотел. Но явно пять минут назад этим телом управлял кто-то другой. Да еще печать эта, как у того голого в лаборатории. Быстро собрался и попрощавшись, вышел. Решил, что напоследок забегу к девочкам, все же выбью телефончик Адаманты. Хотя бы звонить ей иногда и слушать голос, от которого перехватывает дыхание. Сюда я больше не вернусь. Не хочу на своей спине штамп “собственность НИИЧАВО” и того, кто будет вторым в моей голове. У меня там и так места мало.
В коридоре на пятом этаже было еще тихо, рабочее утро только начиналось. Пока поднимался на лифте, зеркало обиженно сопело и вздыхало. Да мне было насрать.
Не дойдя до отдела Суккубов, за одной из дверей я услышал завывания, похожие на пение алтайских шаманов, и решил глянуть что там. Утробный голос рычал, вибрировал, выводя слова на одной ноте. “ Жрааать! Жрать! Откройте, суки! Помираю, твари.” — неслось из-за двери.
Опять выбегаллин ушлепок сбежал, подумал я и открыл дверь.
В комнате, на столе , поджав под себя ноги, сидел парень. Голый по торс и босой. Честно говоря, я даже офигел, как тут такой красавчик оказался. Он как будто сошел с обложки журналов для девушек. Загорелый мускулистый брюнет, одетый только в джинсы. Смазливый, как чувак из группы “ А-hа ”. Сидел на столе с закрытыми глазами, раскачиваясь в разные стороны и жутко тянул рычащим басом : “Жрааать!”
Явно это не профессора кадавр, а человек, которому требуется помощь. С этими мыслями я открыл рот. А надо было бы бежать, молча.
— Что случилось? Вам чем-то помочь?
Парень встрепенулся, увидел меня и соскочил со стола. Высокий, черт. Хищная улыбка разрезала его лицо, и он стал подходить ближе.
— О, как ты вовремя! Такой ты чудесный. — в лицо мне повеяло чем-то сладким. Брови парня играли, прыгая то вверх, то вниз. — Леденечик мой.
Я сделал шаг назад и уперся в закрытую дверь. Сумасшедший какой-то.
Красавчик заурчал и немного пригнулся, как перед прыжком.
— Как Юрий Гагарин, возьму тебя к звездам… — замурлыкал он, стягивая джинсы. Я понял, что ноги не двигаются. Меня парализовало. — Как Юрий Гагарин, все будет серьезно!
— Не надо! Не надо, — завопил я, тарабаня непослушными руками в дверь позади себя, — не надо Гагарина, я не пи… не космонавт! Я не из ваших!
— Ваших, наших… Мы можем и вашим и нашим. — неожиданно тело парня стало трансформироваться, и по мере того, как он приближался, на нем появлялись выпуклости и впадины на тех местах, где должны быть женские прелести. Волосы удлинились в момент, черные ресницы запорхали вокруг зеленых глаз, пухлые губки призывно раздвинулись, обнажая белые, блестящие от слюны зубы.
Двигаться я не мог уже совсем. Только смотрел, как офигенно красивая девушка приближается ко мне. Золотистая гладкая кожа - в ней даже, кажется, что-то отражалось, высокая налитая грудь, размер третий, не меньше, аккуратные ореолы с торчащими на них розовыми ягодками сосков. Узкая талия, округлые бедра, ни волосинки на теле. В другой раз это был бы лучший день в моей жизни. А сейчас она больно вцепилась мне в ширинку.
— О, какой большой мальчик! — ее пальцы сжимали мое самое сокровенное, жали, мяли, массировали, и не хотели отпускать. — Хочешь накормить меня? ... Хочешь!
В моей голове маленький мальчик Сережа кричал: “ Не хочу! Отстань от меня!”, а вот мое тело готово было на все.
Горячий язычок облизал мое ухо, шею. Она втянула в себя воздух, охлаждая мокрую дорожку кожи, одновременно выписывая зигзаги языком. Душу мою она вытягивала, и я чувствовал это.
Девушка расстегивала рубашку, ремень, стягивала с меня брюки, а я стоял как пень и не мог сообразить, что происходит. Живот, облизанный во всех местах, нежно покусанные бедра, мне хотелось орать от наслаждения. Все погружалось в теплую влажную пелену, ее руки сновали везде, принося неведомую доселе сладостную муку удовольствия через насилие.