Элоф проснулся до рассвета. Он осторожно проскользнул между спящими девушками, накрыл их своей одеждой и побрел на пляж, чтобы искупаться. Холодная вода оживила его, и он вышел на берег, чувствуя себя очищенным изнутри и снаружи, но смертельно голодным и продрогшим до костей. Он надел то, что еще мог носить из одежды, выбрал остальное из тюков с награбленным добром, и нашел вино, хлеб и мясо среди остатков оргии. Прогуливаясь по пляжу, он набрел на Керморвана; тот сидел, прислонившись спиной к валуну, и бросал камешки в серую воду.
- Что-то я не видел, как ты развлекался вчера вечером, - шутливо заметил Элоф.
Керморван поднял голову и посмотрел на него покрасневшими от бессонницы глазами.
- Развлекался? На такой манер?
Горечь, прозвучавшая в его голосе, поразила кузнеца.
- Что так беспокоит великого воина? Разве тебе не нравятся девушки?
- Разумеется, - раздраженно отозвался Керморван. - Но не так же!
- А как? - осведомился Элоф, уязвленный в свою очередь. - На острие меча?
Керморван вскочил на ноги одним быстрым движением. Его серые глаза гневно сверкали, кулаки судорожно сжимались и разжимались.
- Я воспитан не так, чтобы легко сносить насмешки! Радуйся, что это неправда, иначе мне придется доказать свою правоту на твоей шкуре!
- В самом деле? Однако ты не видишь ничего плохого в насмешках надо мной. Или это тоже следствие твоего воспитания? Что плохого в случившемся, каким бы грубым оно ни было? Вчера вечером я не видел ни одной женщины, отдавшейся не по своей воле!
Керморван опустил руки и отвернулся.
- Это оскверняет нечто священное, - пробормотал он. - Нечто жизненно важное в отношениях между мужчиной и женщиной, что должно принадлежать только им одним - внимание, уважение, саму любовь, наконец! На песке, словно похотливые животные... Но извини, если я обидел тебя, кузнец. Просто ты не понимаешь.
- Почему ты так уверен в этом? - сухо спросил Элоф. - Может быть, я и деревенский паренек, но знаю, что такое любовь. Я люблю и буду любить всю жизнь... если смогу найти избранницу своего сердца. Но мы с ней обитаем в человеческих телах, у которых есть свои потребности. И эти потребности могут брать верх над разумом, особенно если вспомнить то, что нам пришлось пережить.
Он посмотрел на морщины, избороздившие лоб Керморвана, на глубокие тени, залегшие под глазами воина.
- Думаю, ты плохо спал этой ночью, если тебе вообще удалось заснуть. Ты видел слишком много крови и убийств на своем веку.
- Да, слишком много, - вздохнул тот. - И боюсь, нам с тобой предстоит увидеть гораздо больше. Забудь мои резкие слова, если можешь; на этот раз ты оказался мудрее меня. Но скажи мне - ты, простой деревенский паренек, взятый на воспитание этим "великим шаманом", - что ты видел в своей жизни? Что это за клинок, который ты выковал своими руками? Расскажи, если захочешь - ибо мне сдается, что это касается всех, кто противостоит эквешцам, а возможно, и Великому Льду.
Элоф внимательно вглядывался в лицо Керморвана - заинтересованное, но озабоченное. Ясные серые глаза, казалось, заглядывали в душу кузнеца. Как много он поймет из того, что ему расскажут? Этот человек, присвоивший себе право судить других... поймет ли он, что такое милосердие? Но Керморван был прав: нужно рассказать ему, чего бы это ни стоило.
Первая реакция мечника оказалась неожиданной.
- Майлио! - воскликнул он. - Это имя принадлежит моему народу, но я не могу сказать о нем ничего хорошего. Его носили северные аристократы, некоторые еще недавно жили в Брайхейне, но последний, кажется, был изгнан во времена моего отца. Ученый человек, но порочный и амбициозный, изводивший своих крестьян сверх всякой меры. Это его сын?
- Может быть... или он сам. В его библиотеке имелись трактаты о продлении жизни; правда, все они находились на запретной стене.
Керморван неожиданно нахмурился.
- Темные искусства! Я никогда не верил в их существование, но... похоже, ты изучал их.
- Да, - сурово ответил Элоф. - Ты будешь слушать?
Керморван молча кивнул. Он жадно впитывал каждое слово, удерживая сотни вопросов, готовых сорваться с языка, до тех пор, пока Элоф не начал рассказывать о странных ночных существах и о колокольном звоне, предвещавшем появление военного отряда.